Как работает цифровая дипломатия? На этот и другие вопросы в интервью главному редактору Business FM отвечает замдиректора Департамента информации и печати МИД РФ и популярный блогер Мария Захарова
Министерство иностранных дел. Фото: Геннадий Хамельянин/ТАСС
Вы ассоциируетесь у нас с неким новым явлением. Мы вас называем блогером. Мария Захарова — главный и единственный блогер, представляющий российскую внешнюю политику. И я хотел спросить вас: это была ваша личная инициатива или было некое понимание в руководстве российского МИД, что каналы общения с самой разной аудиторией надо перестраивать?
Мария Захарова: Очень сложно и малопродуктивно работать, в частности, на госслужбе, если ты относишься к работе как к исполнению исключительно указаний. Я счастлива, что моя работа предполагает большую долю творчества и творческого отношения, в том числе, даже к указаниям. Несколько лет назад мы поняли, что такое явление, как цифровая дипломатия, социальные сети и Интернет очень глубоко и плотно вошли в жизнь, в том числе, и государственных структур за рубежом, а мы в этом отстали. И мы решили, что пора выходить и использовать этот канал общения, тем более, что никаких финансовых затрат это не требует. Это требует просто креатива, правильного целеполагания, определения аудитории, определения языка общения с этой аудиторией, и, конечно, сил, времени, но не финансовых средств и затрат. Потом стало понятно, что людям очень интересно какое-то личностное общение. Конечно, у нас есть все официальные структуры для обращения граждан, но это формальная история. Люди получают ответы, но людям хочется здесь и сейчас что-то уточнить, узнать, иногда решить свой какой-то вопрос. И мы поняли, что нужно выходить и таким личностным способом. Никаких указаний, конечно, не было.
Должно было быть разрешение, потому что госчиновник, как ни относиться к этому высокому званию, он не абсолютно волен в своих поступках, тем более, когда он представляет и говорит о работе своего же ведомства.
Мария Захарова: Если мы берем чиновника в понимании Салтыкова-Щедрина, тогда у меня вопросов нет, тогда, действительно, это такой чинуша — человек, который исключительно работает по каким-то указаниям, и каждую мысль, если таковая приходит к нему в голову, он должен согласовать. В моем понимании чиновник — это человек, который исповедует некую корпоративную этику, точно так же, как работает сотрудник крупной финансовой компании, банка и так далее. Он понимает, что должен сделать, он получает указания, он их исполняет, но при этом у него есть поле для маневра. Ведь вы понимаете, что такое дипломат? Дипломат — это не только человек, который работает в центре, на Смоленской площади, получает какие-то письменные указания, как ему действовать. Дипломат — это человек, который работает в поле. Он может работать за рубежом, он может направляться в командировки, на международные форумы, где у него есть определенные инструкции по продвижению наших инициатив. Но эти инструкции, безусловно, не могут предусмотреть развитие ситуации. Вы понятия не имеете, как будет развиваться ситуация в той или иной стране в эту единицу времени. Вы должны принимать решение там — на месте. Некоторые из них можно согласовать и нужно согласовывать. Но по некоторым вопросам нужно принимать сиюминутные решения. И если вы не можете ответить на вопрос журналистов в ходе пресс-конференции, которая происходит где-то в Латинской Америке, то какой же вы дипломат, какой же вы представитель своей страны? Безусловно, у нас существует порядок согласования, в том числе, публичной реакции. Но в этом есть поле для маневра, есть возможность отвечать на те вопросы, которые нам задают и по которым мы должны объяснять свою позицию. Мне раньше казалось это очевидным, но я поняла какое-то время назад, что миф относительно того, что чиновник делает только то, что ему спускают сверху, и во всем остальном у него руки завязаны, а развязаны они только для того, чтобы брать взятки, вот этот стереотип, к сожалению, существует.
Давайте поговорим о социальных сетях как таковых. Это очень конкурентная зона, и завоевать свое место и свою аудиторию там очень не просто. Социальные сети очень любят острое слово, провокативное слово. С этим для государственного чиновника, в любом случае, не только для него, кстати говоря, существуют определенные ограничения. Расскажите, как ваш личный блог развивался. Я знаю, что в Twitter вы не пишете.
Мария Захарова: Нет, для меня он мал. 120-140 знаков — у меня просто нет времени укладывать мысли и компоновать их в такие маленькие зарисовки. Если у меня есть возможность что-то написать, я лучше напишу это достаточно подробно, и этим определился мой выбор в сторону Facebook. Я несколько лет работала за рубежом, у меня большое количество знакомых в разных странах — это и дипломаты, и журналисты, и они присутствовали именно в этой сети. Поэтому, когда я пришла в Facebook, то сразу нашла всех.
Когда все началось и как прирастало? Все, кто этим занимаются, они непрерывно следят, сколько сегодня подписалось, сколько было лайков.
Мария Захарова: Нет, вот это уже, извините, не моя история. Просто на это нет ни сил, ни времени — считать, кто тебя лайкнул, кто добавил в друзья. Я, безусловно, просматриваю комментарии, отвечаю на сообщения, что-то комментирую сама. В этом есть живое общение, и это один из моих приоритетов. Я смотрю по итогам, какой материал больше понравился, какой меньше понравился, что-то меня удивляет.
Сколько у вас сейчас подписчиков в Facebook?
Мария Захарова: Точно не знаю, но было тысяч 20.
Но самый крупный рекорд по лайкам у вас, кстати, это потрясающая цифра, связан с вашим постом даже не по внешней политике, а в связи с кончиной Жанны Фриске. 17 тысяч лайков — это огромное количество.
Мария Захарова: Это была просто очень резонансная тема внутри нашего общества. Тема здоровья и тема того, что все мы не застрахованы от того, что с нами может случиться, близка каждому человеку. Это темы, которые объединяют людей, которые вызывают в людях живой отклик и сочувствие, желание помочь. Это самое ценное, что есть в обществе.
В русскоязычном Facebook найти позитивный отклик блогеру, который защищает, обосновывает и пропагандирует российскую официальную внешнюю политику, это задача очень непростая.
Мария Захарова: Очень интересный момент. Как вы говорите — «защищает, пропагандирует, обосновывает»… Вы поймите, у нас для этого есть официальные аккаунты Министерства иностранных дел.
Они несут информацию, а вы все-таки полемист.
Мария Захарова: Вот. Я не пропагандирую, я просто живу. Это моя жизнь, это часть моей жизни. Кому интересно, пожалуйста. Кто-то разделяет мою позицию, кто-то не разделяет, кто-то спорит. Я делюсь с людьми, которым это тоже может быть интересно. Это единственный посыл, я не использую это в качестве канала пропаганды или канала объяснения, нет, это просто моя жизнь, это я, присутствующая в Сети.
Чем вы вообще объясняете такой интерес аудитории именно к вопросам внешней политики?
Мария Захарова: Раньше, еще, может быть, лет 10 назад, в своих информационных материалах или в своих информационных шагах МИД ориентировался на достаточно узкую прослойку, узкий сегмент людей. Это были дипломаты — зарубежные дипломаты, эксперты, журналисты-международники. Такая широкая аудитория не была вовлечена в глобальные международные или внешнеполитические истории. Конечно, были истории, связанные с Ираком, Югославией, но, согласитесь, внешняя политика не обсуждалась каждый день за столом, в семье, между родственниками, в любой компании. В последние годы мы живем в такой реальности.
Мне кажется, что очень многое изменилось с 2008 года с войны в Южной Осетии.
Мария Захарова: Я считаю, что с точки зрения информационных журналистов, это был для нас страшный и печальный опыт. Получилось так, что мы оказались не готовы к ситуации в принципе. Я как раз была в Нью-Йорке в тот момент, и я помню, что информацию было очень сложно получить не только иностранцам, но и нам самим.
Я здесь, в Москве, смотрел постоянно CNN, BBC, первые три дня там на 90% доминировала грузинская точка зрения, Саакашвили просто не вылезал из камер, он даже галстук ел под камеры. И мне казалось, что в Москве должны были собрать пул иностранных телеканалов. Я знаю, что они хотели ехать и снимать с нашей стороны. Но для этого нужно было погрузить их в самолет со всей техникой, чтобы вышли представители нашего МИД на как можно более высоком уровне. А мы потом обижались, что нас игнорируют. С нашей стороны, на третий день появился Григорий Карасин, на прекрасном английском начал что-то объяснять. Он был уравновешен Михаилом Саакашвили. CNN не побрезговала тем, чтобы взять президента страны, а здесь руководителя департамента, которым он тогда был.
Мария Захарова: Я бы сказала, что это Григорий Карасин, как заместитель министра, не побрезговал тем, чтобы присутствовать на CNN вместе с господином Саакашвили, давайте так говорить. Это лирическое отступление. Я не могу, конечно, дискутировать о той ситуации полномасштабно, но мы были к этому не готовы. Я бы хотела, чтобы вы тоже понимали, прежде чем говорить о том, что Грузия развернула такую информационную кампанию - ничего бы не было, если бы не было масштабной поддержки, в том числе США, других западных стран, которые полностью взяли под крыло все, что там происходит. Не было бы ни CNN, ни Саакашвили. Я работала в Штатах, я знаю, что такое добиться, достучаться, сделать так, чтобы тебя или российскую точку зрения показали или процитировали на телевизионных каналах. Это практически невозможно. Приведу пример. Первое заседание Совета Безопасности по той ситуации мы собирали ночью. Оно по формату было открытым, то есть предполагалась онлайн-трансляция сразу на телевизионные каналы, средства массовой информации. Это была уже глубокая ночь, мы не могли добиться того, чтобы запустилась онлайн-трансляция. Когда не надо той стороне, то даже рубильник нельзя найти, чтобы включить и запустить трансляцию. А без нее невозможно начать заседание, потому что оно должно быть открытым. А вы говорите, что журналистов нужно было посадить в самолет…
Да, иностранных причем.
Мария Захарова: Не могу сказать, почему тогда этого не было сделано, потому что я работала в Нью-Йорке, я вам могу рассказать про то, что было год назад. Вы помните этот знаменитый случай, когда человек 200 украинских военнослужащих перешли российско-украинскую границу и пришли к нам на территорию, спасая свой отряд, потому что они понимали, что другого выхода у них нет. Вот, было сделано как раз то, о чем вы говорите.
Была масса репортажей.
Мария Захарова: А вы детали знаете, кто полетел туда?
Нет, расскажите. Я видел довольно заметное присутствие этой темы в мировой прессе.
Мария Захарова: Для чего это было сделано. Было принято решение Министерством обороны предоставить места в своем самолете, который летел в Ростовскую область иностранным журналистам. Была основная цель — избежать каких-то спекуляций относительно того, что с этими украинскими военнослужащими что-то происходит на российской территории: их пытают, мучают, куда-то не пускают. Моментально было принято решение посадить порядка 40 иностранных корреспондентов в самолет, одним днем туда отвезти и организовать прямой контакт между украинскими военнослужащими, которые перешли границу, и зарубежной прессой, чтобы мы избежали каких-либо спекуляций. Я могу сказать, так как я этим занималась на тот момент - у нас не поехало ни одно американское СМИ. Поехало только агентство Bloomberg. Мало того, у нас были примеры, когда был, по-моему, корреспондент британских СМИ, который доехал до Чкаловского и вернулся обратно. И когда все сказали — «мы вас ждем», он сказал: «вы знаете, я подумал, что я опоздал». Все говорят: «как опоздали, когда у нас нет времени вылета, это спецборт»? Оказалось, что они получили сигнал от своих штаб-квартир, головных офисов — не ехать, не освещать. Вот вам проза дня.
Вы считаете, это было правильно, это все равно дало эффект? Да, не все приехали, да, не все отписались так, как мы ожидали, но, тем не менее, это было сделано правильно?
Мария Захарова: Однозначно, правильно. Я хочу сказать, что нет пределов совершенству, и по итогам каждого дня у нас есть некий позитивный, негативный опыт, и мы будем его учитывать, будем работать лучше и еще лучше. Но, на мой взгляд, мы вполне открыты и информативны, что касается украинского кризиса сейчас. К сожалению, то, что мы делаем, называется на Западе, в Европе и в США, российской информационной машиной и российской пропагандой. Причем, самое интересное, что об этом, не стесняясь, заявляется на брифингах Госдепа, в штаб-квартире НАТО, в ЕС. Мало того, помимо просто заявлений, они разрабатывают конкретные планы противодействия, создаются специальные механизмы по противоборству российской пропаганде, принимаются внутренние, в том числе, законодательные решения в странах ЕС относительно того, как блокировать информацию, которая идет из России. Мы об этом ставим вопрос и на площадке ОБСЕ. Но как только мы начали реально работать так, как мы должны работать, тут же нам сказали: «А вы пропаганда».
Но ведь сказали все равно не все, и публикации были. В конечном счете, медийно будут выигрывать те СМИ на Западе, которые пользуются предоставленной возможностью.
Мария Захарова: Нет, так, как об этом говорится, подтверждает то, что мы попали в некие болевые точки. Наверное, просто после 2008 года никто не ожидал, что мы сможем открыто, на основе фактологии работать с различными аудиториями, не прятаться, не избегать острых вопросов, а отвечать на них, выходить на телевидение, на радио, в газеты и в социальные сети. На Западе от нас это, к сожалению, не ожидали.
Мы также частенько обвиняем западные СМИ, что в них крайне редко звучит объективная информация о том, какое в действительности общественное мнение в Крыму. Репортажей об этом почти нет, слово «аннексия» ими употребляется, реальная картина отношения населения Крыма к произошедшему показывается крайне редко. Были ли с нашей стороны попытки отправить туда тех, кого интересует эта тема - французов, испанцев, итальянцев, британцев? Поезжайте, снимайте, мы вам поможем, мы вас никак не цензурируем, никак не сдерживаем, будете врать ─ врите, но только поезжайте и посмотрите своими глазами.
Мария Захарова: Я помню, когда проходил референдум в Крыму, там же было порядка 2,5 тысяч журналистов. Мои знакомые рассказывали, как западники - телевизионщики, которым нужно было делать сюжет, не могли найти фон, в который бы не попали ликующие, торжествующие люди. Они пытались найти какой-то нейтральный фон, на котором бы рассказывали о том, что все проходит с нарушениями, что это насилие, аннексия. И никто не мог найти этот формат. Знакомые журналисты говорили, что телевизионщики уходили кто куда, находясь в состоянии шока, потому что заказ-то был про одно, а на самом деле они видели другое.
Вы первая женщина, которая всерьез представляет российский МИД для широкой публики. В этом есть нечто, что можно назвать личным вызовом, и нечто, что приходится преодолевать?
Мария Захарова: Я хотела напомнить, в те времена, когда внешняя политика не обсуждалась на каждой кухне, у нас в МИДе была женщина - первый заместитель министра — Элеонора Митрофанова. Сейчас она возглавляет наше постоянное представительство при ЮНЕСКО и делает колоссальную работу. Честно говоря, обидно, потому что у нас все привыкли обсуждать и оперировать какими-то очень легкими историями, у кого какой Facebook и так далее. На самом деле, история женщины в МИДе ─ это глубокая, очень серьезная и очень важная работа, которую они делают. Да, я иногда действительно принимаю некие комплименты в свой адрес, но исключительно как представительница тех многочисленных женщин-специалистов, которые у нас работают, не записывая их на свой адрес. Я работала в постпредстве России при ООН. У нас была группа сильнейших женщин-специалистов по международному праву, настолько серьезных, что к ним обращались даже наши коллеги из других постпредств, дипломаты зарубежных стран за консультациями, их услугами пользовались и в ООН, они консультировали и работали там. У нас потрясающие женщины-переводчики, и переводческая служба МИД во многом сформирована за счет именно женщин. У нас фантастические специалисты на азиатском направлении, в том числе, один из азиатских департаментов возглавляет также представительница женского пола госпожа Воробьева, которая до недавнего времени была послом. У нас есть женщины - генконсулы. У нас работают очень профессиональные сотрудницы непосредственно в Департаменте информации и печати, на чьих хрупких плечах находится колоссальный пласт информационной работы, связанный с той самой рутиной, когда вы в тот же день можете ознакомиться с выступлением министра иностранных дел, каким бы длинным оно не было. Те же соцсети ─ и здесь большой вклад именно девушек, многие инициативы исходят от них. Я здесь не хочу противопоставлять женщин и мужчин, я хочу сказать, что, когда апеллируют ко мне как к первой, к единственной, то только от того, что других не знают. Поэтому я принимаю некие комплименты исключительно как представительница нашего большого женского батальона.
Это же, наоборот, вызов, потому что вы-то в центре внимания, и это как раз происходит впервые в нашем МИД.
Мария Захарова: Это здорово, что в МИД приходят женщины. Они приходят давно, и здесь, мне кажется, большую роль сыграл, в том числе, Евгений Максимович Примаков, который открыл двери выпускницам разных вузов, выпускницам МГИМО, и сделал абсолютно правильную вещь, потому что во внешнеполитических службах в зарубежных государствах это давным-давно практикуется и многие десятилетия является нормой. У нас это норма последнего десятилетия. К сожалению, еще не так много женщин у нас в руководящем составе — у нас есть несколько департаментов, которые возглавляют женщины. Но тенденция правильная, нормальная, и хотелось бы видеть, конечно, большее число женщин на руководящих постах.
