Что касается прагматики, то у руководства России, а до того — СССР, всегда были особые отношения с Сирией и лично с Башаром Асадом и его отцом Хафезом Асадом, правившим с 1971-го по 2000 годы. Эти отношения охватывали и экономические связи, и военно-техническое сотрудничество. После распада Советского Союза связи сохранились, поэтому тут Россия вполне последовательна.

Второй аспект российско-сирийских отношений — более стратегического, широкого толка. Как бы мы ни относились к Башару и его команде, надо учитывать, кто придет после него. В этом смысле даже противники нынешнего сирийского лидера из числа американских политиков и экспертов совершенно не уверены, что следующим президентом республики будет человек, не склонный к религиозному радикализму.

Во всяком случае, выбор там ограничен, и наивысшие шансы имеют те, кого называют исламистами: будь то «Братья-мусульмане» или кто бы то ни было еще. Поэтому говорить, что Россия заняла неверную позицию — руководствуется своими сугубо прагматическими интересами или действует назло американцам — видимо, не следует.

«Особая политическая ниша»

Сейчас принято рассуждать о том, в чем конкретно состоят национальные интересы России — в частности, в Сирии. Каждый раз, когда об этом говорят, возникают осознанные или неосознанные сравнения с советским временем.

Тогда конкретные национальные интересы действительно были и лежали в плоскости идеологии и политической стратегии. Это было ясное, понятное время холодной войны, биполярного мира и противостояния СССР и Запада. Сейчас же понятие национальных интересов в России крайне сузилось, размыто и более прагматично.

Что же нужно Москве в Сирии? Отчасти, это поддержание военно-технических связей, где вертится не одна сотня миллионов долларов. Безусловно, Россия от потери этих контрактов не умрет, но и терять их не хочется.

Алексей Малашенко. Фото: РИА Новости