Михаил Викторович, на последней презентации «Транснефти» для финансовых аналитиков было заявлено, что компания вынуждена начать срочные работы по ремонту нефтепровода Самара – Лисичанск из-за его крайне плохого технического состояния (в силу, естественно, старения). Там уже были аварии. В то же время в СМИ неоднократно проходила информация о некоторых затруднениях юридического плана при оформлении этих работ. Затруднения эти вызваны позицией некоторых землепользователей, которые просто не пускают «Транснефть» на свою территорию. На Ваш взгляд, с чем это связано, и насколько это массовое явление, и есть ли подобные проблемы в других регионах?
Михаил Викторович Барков, вице-президент компании «Транснефть»: Я бы не связывал это только с проблемой строительства указанного Вами нефтепровода. Проблема гораздо шире и касается, в принципе, всех направлений, где проходят наши трубы, где существуют вопросы, связанные с ремонтом трубы, с консервацией, с другими аспектами, которые связаны с обслуживанием нефтепроводов. Вы упомянули термин «некий новый вид мошенничества», я правильно услышал?
Да
Михаил Барков: Это не совсем так. Дело в том, что столько, сколько государство в истории строит те или иные линейные объекты, – столько и существует подобная практика. Она была и в царской России и была характерна не только для нее. Всегда существовали «господа-товарищи», которых, видимо, можно причислить к категории именно мошенников. Они пытались воспользоваться ситуацией с целью получить определенную выгоду и ставили или коммерческие структуры, которые выполняли соответствующую работу, или государственные структуры в положение зависимое. Вот эта зависимость, фактически превращавшаяся в мягкий или жесткий шантаж, и являлась источником возможного обогащения. То есть тема эта достаточно старая, но в связи с тем, что за последние годы «Транснефть» очень активно стала реконструировать, ремонтировать нефтепроводы…
Все накинулись на «Транснефть»?
Михаил Барков: Нет, не накинулись на «Транснефть», а просто возникли как раз проблемы подобного характера, которые были спровоцированы именно нашим желанием и необходимостью привести систему нефтепроводного транспорта в полный порядок. Она у нас, в принципе, и так в порядке, но понимаете, что любой объект, тем более объект повышенной опасности, нуждается в постоянном уходе и в замене или части трубы, или полностью трубы. Поэтому то, что у нас в последние годы появилась возможность, в том числе финансовая, реконструировать значительные участки трубы, повлекло за собой и такой достаточно широкий «спрос» на этот вид мошенничества – так и назовем прямо. Причины также «лежат» в ближайшей истории. В 90-е годы, в известной политической и экономической ситуации очень многие вещи, которые были связаны с трубопроводным транспортом, не делались так, как надо было их делать. Например, были утеряны или не производились соответствующие картографические, другие изыскания и исследования, которые должны были показать участникам рынка и участникам отношений по владению или использованию собственности земельных участков, что существуют некие ограничения, существуют перспективные возможности попасть под ограничения, связанные с ремонтом трубы, связанные с необходимостью ликвидировать или потенциальный, или состоявшийся аварийный эпизод, и так далее и тому подобное. Это, видимо, основные причины. Отнесем сюда и некий общественный посыл, направленный на зарабатывание всего из всего. Принцип, по которому «обмани ближнего лучше, чем он обманет тебя», он в какой-то степени здесь тоже действует.
То есть земля, которая находится над нефтепроводом, не принадлежит «Транснефти»?
Михаил Барков: Она не принадлежит «Транснефти», но она является охранной зоной наших трубопроводов. Ситуации могут быть разные. Однако в основном ситуация именно такая. В советское время предполагалось, что эта земля должна была быть использована только под трубопровод, охранную зону, и, соответственно, ничего там не строиться не могло, и других целей быть не могло. Можно точно сказать, что не было ни в коей мере таких моментов, когда кто-то вдруг неожиданно это покупал. Причем нередко покупал с участием коррупционных связей в местных исполнительных, даже, может, правоохранительных органах. В итоге получалось то, на что мы сейчас периодически натыкаемся.
То есть это, с одной стороны, нарушение законодательства?
Михаил Барков: Нарушение законодательства – это тогда, когда есть четкая норма и когда мы понимаем, что эта норма нарушена, и соответствующие выводы можем сделать и сами, и обратиться в органы прокуратуры и органы следствия. В тех случаях, когда норма не совсем эффективно и не совсем корректно сформулирована, а то и ее вообще в четком виде не существует, возникает проблема правоприменения. Это тоже следствие того, что было в 90-е годы. Потихонечку эта ситуация исправляется. Есть поддержка и понимание со стороны нашего основного законодательного органа. Рассматриваются законопроекты со стороны правительства, принимаются постановления соответствующие. В частности, очень большую роль хорошую сыграло постановление № 218 от 2011 года. Тем не менее нельзя пока сказать, что действующие права и системы обеспечивают в полной мере решение вопросов, связанных с безопасностью трубопроводов, связанных с необходимостью их ремонта, с профилактическими мерами по эксплуатации нефтепроводов.
Михаил Викторович, а о каких суммах идет речь, какие потери у «Транснефти» вот из-за таких действий мошенников?
Михаил Барков: Сказать это с точностью невозможно. Это как раз одна из проблем – отсутствие методики определения цены участка, который или должен быть выкуплен, или эксплуатацию которого мы должны в наших интересах оплачивать. Допустим, что мы считаем –это будет стоить 50 тысяч рублей, а человек выкатывает нам там миллионы.
То есть четких тарифов нет?
Михаил Барков: Нет. Тут речь не о тарифах, а именно о методологии, определении цены подобных взаимоотношений. К сожалению, это тоже пробел. Этот пробел тоже влияет на эту ситуацию. Конечно, речь идет не о десятках миллионов, даже, пожалуй, не о сотнях миллионов рублей. Видимо, речь идет о более крупных цифрах. Потому что нам надо строить, реконструировать, нам надо менять срочно тот или иной участок трубы, аварийной трубы, и поэтому бывает, что мы вынуждены идти на повышенные затраты для того, чтобы решить эти проблемы. С учетом протяженности наших труб, а это около 70 тысяч километров, конечно, это выливается в достаточно серьезные затраты. Но еще раз говорю: посчитать их очень сложно в силу отсутствия методологии.
То есть проще, получается, заплатить?
Михаил Барков: Поймите, если диагностика показывает, что труба в изношенном состоянии, а, к сожалению, нам досталось хозяйство, которое в течение десятилетий на отдельных участках не ремонтировалось, и мы знаем, что там возможен прорыв, в том числе и техногенная катастрофа, мы вынуждены платить. Мы вынуждены идти иногда не то чтобы на любые, но на очень серьезные затраты.
Михаил Викторович, благодарю Вас, что Вы согласились ответить на наши вопросы.