Дело Ходорковского в контексте событий в Кущевской

Накануне оглашения приговора Ходорковскому и Лебедеву The Economist опубликовал развернутую статью о ситуации в России. Вердикт — наверняка обвинительный — будет иметь огромное значение, и не только для бывших владельцев ЮКОСа

Шансы на оправдательный вердикт 15 декабря малы, пишет The Economist о кульминации судебного процесса, за которым многие в России внимательно следят. Во вторник фамилия «Ходорковский» стала одним из наиболее популярных новостных запросов в поисковой системе Google. Если бывшего владельца ЮКОСа признают невиновным, это будет знаком того, что система Владимира Путина, бывшего российского президента и нынешнего премьера, начинает распадаться. Эта система, допускающая коррупцию и насилие, только что получила поддержку ФИФА, отдавшей России право проведения ЧМ-2018 по футболу.

В 1990-ые годы, когда бизнесмены подкупали судей, обе стороны осознавали свою виновность. После дела Ходорковского, судья, получающий указания от чиновника, чувствовал себя правым. Российское государство не только ужасающим образом пренебрегало законом в своих интересах, но и давало мощный сигнал бюрократии, что такая практика — это нормально.

К концу 1990-х командные высоты экономики были в значительной степени заняты олигархами, поэтому бюрократы-предприниматели начали приватизировать недокапитализированные и слабые активы — российское государство. В отличие от бизнесменов вроде Ходорковского, заработавших первый капитал на рынке, они богатели в результате деления бюджетных доходов и вымогательства. «Предприниматели», привлекающие к работе или работающие на органы безопасности и правопорядка, добивались особенно заметных успехов, потому что у них было высшее конкурентное преимущество — разрешение на насилие.

В 1999 году с ростом цены на нефть и притоком нефтедолларов склад мышления политического класса изменился. Как отмечает президент фонда «Общественное мнение» (ФОМ) Александр Ослон, если в 2002 году в обращении Путина чаще всего звучало слово «реформа» и его производные, то спустя несколько лет самым частотным стало слово «миллиард». Дележка этих миллиардов стала главным делом в России. Коррупция — это уже не нарушение правил игры, это сама игра.

Незадолго до ареста Ходорковский оценивал государственную коррупцию примерно в 30 млрд долларов, или 10% ВВП. К 2005 году, по данным аналитического центра «Индем», объем взяток вырос до 300 млрд долларов, или 20% ВВП. Как заявил в недавнем интервью Ходорковский, большая часть этой суммы приходилась не на взятки гаишникам или врачам, а на заказы и контракты, передаваемые чиновниками аффилированным лицам.

В отличие от бизнесменов, которые инвестировали в бизнес в конце 1990-х годов, у чиновников-предпринимателей стимулов для этого нет. Их благосостояние зависит от административного ресурса, а не от новомодных прав собственности. Их доходы часто спрятаны на счетах зарубежных банков или быстро потрачены — на роскошную недвижимость в европейских столицах, на образование детей в британских частных школах. Все это непременно сопровождается антизападными выпадами и заявлениями о возрождении России.

За последние десять лет штат чиновников вырос на 66% с 527 тыс. до 878 тысяч, издержки на поддержание такой государственной машины увеличились с 15% до 20% ВВП. Молодежь с большей охотой устремляется в администрацию или госкомпании, чем в частный сектор. Позиции России в рейтингах коррупции, защиты прав собственности и свободы бизнеса ухудшаются.

Выводы из событий в станице Кущевская

Убийства возможны в каждой стране. Но вопиющую ситуацию в станице Кущевская отличает то, что совершенные там преступления дело рук не маньяков, а организованной банды, которая терроризировала местное население почти 20 лет. Главарь бандитов Сергей Цапок был депутатом местного совета, у него были связи с правоохранительными органами, налоговой полицией и местными органами власти. Криминальная группа начала орудовать в станице в начале 1990-х с отъема земель и вымогательств. В 2002 году бандиты пытались «легализоваться» и войти в местные властные структуры. Компания Цапка получала большие госкредиты и гранты. Банда контролировала регион не только на глазах у властей, но и вместо них.

В прошлом такой bespredel — именно это слово использует в публикации The Economist — по большей части ограничивался территорией Чечни и другими регионами Северного Кавказа. Но насилие распространилось. История Кущевской внушает ужас не только потому, что речь идет о гибели детей, но еще и потому, что это угрожающая модель рушащегося государства. Правительство привыкло маскировать свои проблемы толстым слоем денег. Но по мере того, как этот слой становится все тоньше, проблемы становятся все более очевидными.

Коррупция процветала и в 2000-ые годы, но она компенсировалась сильным экономическим подъемом и быстрорастущими доходами. Это вместе с телевизионными увещеваниями создавало ощущение стабильности. Но мировой финансовый кризис ударил по российской экономике сильнее, чем по экономике других крупных промышленных стран, обнаружив ее структурные проблемы. Рост уровня жизни достигался ценой огромного дефицита инвестиций в промышленность и инфраструктуру, таким образом, мы жили тем, что пожирали собственное будущее, говорит экономист Владислав Иноземцев. В конце советской эпохи капиталовложения достигали 31% ВВП, за последние десять лет в России этот показатель в среднем составлял 21,3% ВВП (в Китае, для сравнения, — 41%).

Глава Альфа-банка Петр Авен сравнивает нынешнюю ситуацию с советским периодом.

По словам Авена, сегодня российский бюджет может быть сбалансирован при минимальной цене на нефть в 123 доллара за баррель. Три года назад пороговое значение цены было 30 долларов за баррель.

Для поддержания своих рейтингов Путину пришлось увеличить общие госрасходы на 40% ВВП, для этого нужно было повысить налоги на бизнес, который и так задыхается от коррупции и рэкета.

Экономика растет менее чем на 4% в год. Такая цифра выглядела бы очень убедительно для любой другой страны, но как говорит экономист и политолог Кирилл Рогов, этого недостаточно, чтобы сохранить политический статус-кво. Когда пирог общего процветания рос, в разногласиях в кругу элиты не было смысла. Теперь же, когда денег все меньше и мир делится по принципу «друзья Путина и все остальные», как выразился один бизнесмен, конфликты неизбежны.

Чувство несправедливости нарастает во многих социальных группах. Это недовольство не отражается на совместных рейтингах популярности Путина и Медведева, которые по-прежнему близки к 70%. Но все больше представителей элиты чувствуют, что нынешняя политическая и экономическая модель исчерпала себя и страна быстро движется в тупик. «Проблема не в том, что режим авторитарный, проблема в том, что он несправедливый, коррумпированный и неэффективный», — говорит один из известных бизнесменов.

На недавней организованной правительством конференции на тему российской конкурентоспособности все согласились с тем, что система не работает.

В демократическом государстве такие признания в собственном бессилии со стороны лидеров привели бы к их отставке. В России это приводит к обсуждению вопросов о том, как лучше сохранить систему. Какая тактика более эффективна — этот вопрос может стать темой диалога между Путиным и Медведевым, когда они, возможно, следующим летом, будут решать, кто станет следующим президентом страны. («Рассматривайте их как содиректоров одной корпорации», — говорит Ослон. — Цель та же, но стиль у каждого свой».

Медведев призывает к инновациям и технической модернизации для восстановления роста. Он обращается посредством Интернета к самым предприимчивым группам населения, и приглашает российских и иностранных ученых работать над инновациями в специально созданных условиях в инноцентре Сколково, защищенном от всей страны высокой стеной безопасности и честной милицией.

Президент, который хочет сохранить свой пост после 2012 года, попытается убедить Путина, что это в интересах корпорации и самого Путина как одного из главных «акционеров», чтобы он не возвращался в Кремль. Он может сослаться на необходимость улучшения отношений с Западом для легитимизации финансовых интересов российской элиты и на неэффективность сферы безопасности как базы поддержки. Но даже если Путин захочет уйти, может ли он это себе позволить?

Они оба, возможно, принадлежат к одной системе и хотят одного и того же, но у них разный опыт, который определяет их позиции. Путин, несмотря на его воинственное неприятие 1990-х, является воплощением того периода. Он оперирует посредством неформальных правил и соглашений, а не посредством закона и институтов. Он стал президентом в конце революционного десятилетия, когда его пост сулил больше рисков, чем преимуществ. Он осторожен, не любит принимать решения и редко кого-то увольняет, ставя превыше всего лояльность.

Медведев, со своей стороны, был возведен в должность после почти десяти лет стабильности, когда политический ландшафт был очищен от оппозиции, а казна была полна денег. Он поборник формальности, хотя менее осторожный и принимает решения, которые могут дестабилизировать систему — в пример можно привести отставку бывшего московского мэра Юрия Лужкова. Он при этом слабее Путина и, возможно, не сможет удержаться у власти.

Наиболее вероятный исход состоит в том, что оба лидера попытаются так или иначе сохранить тандем. Кремлевские чиновники отвергают все разговоры о тупике как бессмысленные жалобы и алармизм либералов. Есть распространенное мнение, что система работает и все будет так же, как всегда. Но это может быть не так. «Технически Путин может вернуться в Кремль, но исторически он этого сделать не может», — передает The Economist слова Рогова. Его популярность, возможно, очень высока, но исторический период стабилизации и восстановления, который он инициировал, подходит к концу. Путин всегда придавал большое значение символам, он начал свой президентский срок с возвращения советского гимна. Тогда это был знак преемственности и величия. Сегодня это звучит все более архаично.

По мере того как стабильность переходит в стагнацию, Путин становится символом ушедших 2000-х годов. Медведев, с другой стороны, с его твитами и iPad, воспринял стремления и надежды на изменения, которые питают более молодые и активные группы электората. Он не сделал ничего, чтобы оправдать эти надежды.

«Медведев силен не делами, а тем, что, кажется, оседлал иллюзию», — написала недавно в редакционной статье газета «Ведомости». Но стремление к изменениям вполне реальное.

И это отражается на СМИ. Глянцевые журналы становятся политизированными, один из них даже выходит с помещенной на обложке фотографией 83-летней правозащитницы Людмилы Алексеевой. Известный тележурналист Леонид Парфенов заявляет на церемонии награждения в присутствии влиятельных деятелей СМИ, что телевидение «невозможно назвать гражданским общественно-политическим институтом». Новость не в том, что собственно он сказал, важен сам факт, что он это заявил.

Раньше он избегал слов «гражданский» или «долг», утверждал, что либерализм в России не в политике, а в модных бутиках и кафе.

Многие молодые успешные граждане России разделяли его позицию. Выступление Парфенова отражает изменение их точки зрения, а равно и рост интереса к политике. Хотя государственное телевидение имеет огромное влияние на старшее поколение, молодые городские образованные жители России черпают информацию и мнения из Интернета, который в значительной степени независим от кремлевской пропаганды.

Ходорковский — человек и символ

Политолог Станислав Белковский видит некое сходство между нынешней ситуацией в России и периодом перестройки при Горбачеве. Как тогда, значительная часть элиты осознала, что система неэффективна, и уже не хочет ее защищать. Когда так же будут думать рядовые граждане, система окажется в смертельной опасности.

Но до этого момента пройдет еще некоторое время. Российская экономика более гибкая, чем советская, элита более разнородна, границы открыты и есть клапаны сброса давления для вымещения недовольства. Но, как обозначил это Ходорковский в недавнем интервью, «противоречие между снижением потенциала немодернизированной экономики – с одной стороны, алчностью бюрократии – с другой, и ожиданиями населения – с третьей», будет разрушать систему, кто бы ни стал президентом.

При власти Путина Россия может переживать глубокую стагнацию, но коллапс системы был бы тем более острым. При Медведеве стагнация может оказаться менее продолжительной, но его контроль над властью был бы слабее. Это может оказаться не очень важно в долгосрочной перспективе, но это имеет большое значение для сегодняшнего поколения россиян, и не в меньшей степени для самого Ходорковского.