«Языком бизнеса останется английский»

Позиции английского как международного языка бизнеса непоколебимы, несмотря на растущую экономическую мощь Китая, убежден известный немецкий лингвист. Причинами такой уверенности профессор Трабант поделился с BFM.ru

Информационные потоки год от года становятся все интенсивнее. Человечество производит все больше текстов, потребность в общении становится все более явной, а границы между языками кажутся все более прозрачными. Как мы будем говорить в будущем? В каком направлении будет развиваться бизнес-язык? Своими мыслями с BFM.ru поделился специалист в области философии языка и языковой политики, лингвист из университета Jacobs University в немецком Бремене Юрген Трабант (Jürgen Trabant).

— Каким вам представляется будущее немецкого бизнес-языка?

— Непоколебимо позитивным. Это будет смесь английского и немецкого языка. Почитайте экономический раздел в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung. Написано на основе немецкого языка, но главные термины — английские.

— Когда мне приходится слышать, как общаются между собой франкфуртские банкиры, то, признаюсь, временами я не могу удержаться от смеха. Они говорят на дикой смеси английского и немецкого. Вас как лингвиста не раздражает такое количество англицизмов в бизнес-языке? Насколько я знаю, это глобальный феномен, но в немецкой речи эта тенденция даже заметней, чем в русской.

— В принципе, мне не нравится эта тенденция. Но в данном случае она не мешает, потому что здесь употребляются специальные термины. Что же поделать, если они имеют английское происхождение? В прежние времена медицинские термины писались на латыни и греческом. Профессиональный язык сейчас стремится к интернациональности, и если это связано с английским языком, то обойтись без него невозможно. Куда больше меня беспокоит обилие англицизмов в обычной речи образованного человека. Если ученые общаются не друг с другом, а с обществом, то нужно стараться находить английским словам соответствия в родном языке. Но я не думаю, что английский разрушает нашу речь, как считают иные пуристы.

— Во Франции, Испании, других странах есть специальные институты, которые следят за чистотой языка. Не являются ли они в условиях глобализации своеобразным тормозом для национальной экономики?

— Отчасти это возможно. Есть практические ограничения, но они преодолимы. Если ты хочешь продвинуть какой-то продукт, например, на японском рынке, то лучше дать ему «международное» английское, а не французское название. И наоборот, иностранцы знают, что, экспортируя товары во Францию, нужно учитывать французские языковые особенности.

— Изобилие англицизмов в бизнес-языке свидетельствует об экономическом могуществе. Оно показывает, кто играет первую скрипку. Это так?

— Да, конечно.

— Сейчас много говорят о Китае, который экономически становится все сильнее. Стоит ли ожидать появления в бизнес-языке китайских слов и выражений?

— У китайцев нет такой силы. Мы с коллегами в Москве обсуждали, сумеет ли китайский язык занять место английского, и пришли к выводу, что это зависит от политической эволюции. У китайцев нет той политической силы, которая есть у американцев. В случае с английским речь не только о США, но и странах, которые входили в состав Британской империи: Индия, регионы Азии и Африки. Я полагаю, что китайский не очень годится на роль международного языка. По крайней мере, в ближайшее время. Это тональный язык, очень сложный для воспроизведения. Вместо букв там иероглифы, которые трудно выучить. Конечно, можно писать китайские слова латиницей, но тогда китайцы не смогут понимать друг друга. Можно взять за основу мандаринский китайский. Но, насколько я помню, на этом диалекте говорят только 30% китайцев. Остальные говорят на других диалектах, а понимают друг друга благодаря иероглифам. Иными словами, есть структурные причины, которые не дадут китайскому занять место английского. И давайте уж честно, что нам дал Китай?

— Например, порох.

— Хорошо, порох. Но кого из китайских авторов вы хотели бы почитать? Какой китайский фильм выдержит сравнение с Голливудом?

— Но мы же говорим о будущем…

— Конечно, будущее непредсказуемо. Возможно, появится два международных языка. Я не уверен, что в обозримом будущем китайский язык окажется сильней английского.

— Я заметил, что по-английски мне удобней говорить не с носителями этого языка, а с такими же, как и я, иностранцами. Интернациональный английский — язык упрощенный. Не ведет ли это к тому, что языки будут утрачивать свою «глубину»?

— Я не разделяю этого культурного пессимизма, подобные опасения не подтверждаются эмпирически. Но верно то, что друг с другом иностранцы говорят на довольно простом английском. Мне проще найти общий язык со шведом, чем с шотландцем, которого я практически не понимаю. Международный язык неизбежно связан с упрощениями, но это никак не касается родного языка. Я не замечаю упрощений ни в современных немецких романах, ни в текстах моих коллег. Конечно, немецкие учителя любят жаловаться на учеников, которые владеют языком не в той степени, как бы им хотелось. Но это в немалой степени связано и с тем, что в школах учатся не только немецкие дети, но и дети-мигранты из простых семей.

— Не ведут ли к упрощению языка нынешние миграционные процессы?

— Не думаю. Вы знаете, жалобы на деградацию языка также стары, как и сам язык. Опираясь на собственный опыт, я не могу принимать их всерьез. Мои студенты, в принципе, пишут также хорошо, как писали мы сами, когда были студентами. Перемены заметны в другом: не в орфографии и синтаксисе, а в структуре текстов. Они не выстроены по законам привычной логики. Я полагаю, это связано с возрастающим значением визуальных образов. Новое поколение привыкло к картинкам. И у меня складывается ощущение, что и тексты строятся по принципу «пэчворк», пестрой картинки, рассчитанной на одновременное восприятие. Ее смысл определяет не автор, а зритель. Но это только мое ощущение. Серьезных исследований на эту тему еще нет.

— Тексты, сшитые из лоскутов, представляют собой совершенно другую иерархию.

— Ее нет вообще.

— Не связано ли это с тем, что информационных каналов стало очень много, и все они работают одновременно? Современный молодой человек переключается с разговора в Skype на общение в социальной сети, с одного мессенджера на другой, он может параллельно слушать радио и читать газеты в Интернете, смотреть видео и получать уведомления о новых сообщениях по электронной почте. Наша жизнь составляется из разнородных информационных блоков.

— Да, именно. Медийная реальность радикально изменила нашу жизнь. 20 лет назад мир умел молчать, сейчас он все время шумит. Обратите внимание, всюду играет музыка. Ежедневно мы просматриваем множество картинок. Конечно, благодаря Интернету мы пишем больше, но пока мы еще не знаем, к чему ведет эта мультимедийность. Новые поколения будут иначе социализироваться, нежели мы.

— Так каким же будет язык, скажем, лет через пятьдесят?

— Это очень общий вопрос. Если учитывать существующие процессы, есть риск создания двух удаленных друг от друга языковых групп: появления англоязычной «аристократии» и слоя, который на этом языке не говорит и его не понимает.

— То есть профессиональный язык, например, бизнес-язык будет в еще большей степени английским?

— В некоторых сферах будут говорить только на английском. В других языках — немецком, итальянском, русском — некоторые области будут отмирать, становясь преимущественно английскими. Исчезнет необходимость перевода некоторых вещей с английского на родной язык. Однако какие-то темы мы всегда будем предпочитать обсуждать на том языке, который нам ближе.

— Поход в магазин, например….

— (Cмеется) Например, чувства, личные переживания. В магазине мы можем обойтись и безо всяких слов.