Ксения Собчак в программе Business FM «С теми, кто в теме»

Полный текст пятничного интервью в клубе «Река»

ИЛЬЯ КОПЕЛЕВИЧ: Ваши последние выступления, за которыми следит огромное количество людей, читает их, наверное, породило у вас оппонентов с разных сторон. Не совсем понятно, с какой стороны сейчас оппоненты актуальнее. Все началось шестого мая, новая страница нашей истории. Вы тогда написали в твиттере, объяснили, почему не пошли на митинг, а затем подробно изложили свой взгляд на ситуацию в целом. Она вам не нравится со всех сторон. В событиях шестого мая участвовали многие ваши друзья. Вы знали о том, что они собираются сделать.

КСЕНИЯ СОБЧАК: Давайте мы сразу оговоримся, что значит, знала или не знала. Я рассказала очевидную версию событий. Я не знала, был ли какой-то план или не было. Эти слова были так уже интерпретированы. Когда я писала, что знала заранее, что будут совершены действия, которые я описала, я имела в виду, что это вытекало из общей логики того, что происходило, было абсолютно очевидным. Я смотрела прямую трансляцию MinaevLive, поэтому, когда на Каменном мосту произошло то, что произошло, для меня это было очевидностью. Не пошла я и писала в твиттере до этого марша о том, что там наверняка будут какие-то экстремистские выходки или провокации с той или иной стороны. Мне кажется, это тоже такое лицемерие говорить, что никто этого не понимал. Все это прекрасно понимали, поэтому отчасти там не было людей из Лиги избирателей, например, или было их очень мало. Очевидно, что этот марш носил уже более радикальный характер. Может быть, в этом для кого-то тоже нет ничего плохого, но лично для меня это было какой-то точкой, когда я решила, что я втакого рода событии участвовать не хочу.

ИК:Эта точка, тем не менее, стала провозвестником целого ряда событий, в которых ключевое слово – «бессрочный». Это слово стало таким символом мая: бессрочные гуляния, бессрочные забастовки. Все началось когда-то с призывов выйти с палатками. Как вы относитесь к идее палаток, бессрочного нахождения на улицах? К чему это, на ваш взгляд, может привести? Почему вы, как пишете, во всяком случае, с этим не согласны?

КС: Что значит, я не согласна? Я как раз активное участие принимала в том, что происходило на Чистых прудах, то, что называлось «ОккупайАбай», и потом на Баррикадной. На сегодняшний момент я тоже там пару раз появлялась, на Арбате. Вот как раз сейчас там проходит лекция господина Белковского. Я надеюсь, там интересно и много народа. Прекрасно, что люди проявляют такие гражданские инициативы, но, очевидно, что этого тоже мало, чтобы влиять как-то на ситуацию, которая происходит. Нужны более решительные меры, а с другой стороны, более решительные меры приводят к радикальным последствиям, поэтому мне кажется, что сейчас нарисовался какой-то тупик. Проблема выхода из тупика – это то, что сейчас является главным, то, о чем сейчас думаю лично я. Надо искать какой-то выход из сложившейся ситуации, менять лозунги, менять концепцию борьбы, и главное – формулировать какую-то программу, какую-то общую платформу объединения. Если этого не будет сделано в ближайшее время, мой прогноз, что, конечно, протесты будут усиливаться, но они будут носить все более и более радикальный характер. Далее сложится ситуация, при которой власть, которая не хочет разговаривать с собственным народом, останется одна обороняться за стенкой - что является самым ужасным, на мой взгляд, вариантом.

ИК:Сейчас мы немного подробнее об этом поговорим. Но я все-таки хочу вернуться к шестому мая и потом к Чистопрудному бульвару. Для вас в чем разница: почему вы не пошли шестого мая и почему пошли, например, на Чистопрудный бульвар и на те дальнейшие гуляния, которые развернулись широко?

КС: Мне кажется, разница очевидна. Про шестое число я писала: было очевидно в течение подготовки, в том числе Илья Пономарев, Евгения Чирикова и господин Рыжков говорили о том, что были разговоры о сидячей забастовке, что планировался тот же сценарий, который был развернут пятого декабря. Чистые пруды, то, что началось там, это совсем такая мирная история, но очень яркая, очень важная, показывающая, что людям не все равно и, несмотря на ту пропаганду, которую мы видим на федеральных каналах, все равно видно, что сдвиг в эту сторону осуществлен.

ИК:Давайте попытаемся объяснить сами себе и, может быть, многим . Как мне кажется, в глазах многих - в глазах власти совершенно точно – события шестого мая и бессрочные гуляния в разных точках Москвы связаны и похожи, потому что и те, и другие вещи связаны со словом «бессрочный». Вы утверждаете, что и для вас лично это вещи разного порядка.

КС: Это разные методы, но, безусловно, я понимаю, что, может быть, не было бы этих народных гуляний, если бы не было шестого числа и того, что там произошло. Здесь такая вечная политическая дилемма: оправдывает ли цель средства. Лично для меня - наверное, не оправдывает. Я считаю, что если на сегодняшнем этапе политической борьбы мы не можем добиться какого-то прямого результата, значит нужно подавить в себе амбиции, гордость и работать над наращиванием количества для более сурового многотысячного, многосоттысячного выхода, чтобы добиваться каких-то целей. Нельзя добиваться этих целей, не предупреждая людей о том, на что они идут. Это для меня ключевой вопрос. Образно говоря, если организаторы заявляют о том, что «Ребят, мы идем, и у нас непримиримая позиция, будем сидеть или стоять у Кремля до тех пор, пока нас не услышат». Люди должны понимать, что они идут в такую ситуацию, и решать, идут ли они туда с семьей или без семьи, то есть есть уже какая-то ответственность за то решение, которое было озвучено. Здесь вопрос морали каждого отдельного человека.

ИК:То есть принципиальная разница для вас лично в том, что те, кто шли на шестое мая и вели людей, они не поставили их в полной мере в известность о том, что собираются сделать?

КС: Может быть, они и сами до конца не знали. Мы никогда уже этого не узнаем. Но сложилась некая ситуация. Люди, которые туда шли, тоже уже шли туда с другим настроением. Это не относится к лидерам движения, не они в этом виноваты. Просто, так как власть не слышит, люди радикализуются. Виноват в этом Путин, виноват в том, что с нами никто не разговаривает. Это мне тоже очевидно. Вопрос в другом: эта энергия выплеснулась далее, в очень мирную, очень позитивную историю, которая происходила на Чистых прудах, которая на самом деле могла стать отправной точкой диалога. Но, друзья, внимание, опять этой точкой она не стала, что мне лично очень обидно.

ИК:Я все-таки еще раз хочу вернуться к этой теме, потому что, как мне кажется, в глазах властей то, что происходило шестого мая, то, что происходит на бессрочных гуляниях, прогулках литераторов, художников и так далее, что вторая часть, быть может, раздражает и пугает их больше, чем митинг на Болотной. Может быть, я ошибаюсь, но я бы хотел отметить одну деталь. Ксения, а вы разъясните мне, как это происходит. Шестого мая ни вы, ни Юрий Сапрыкин, ни Парфенов – в общем, непартийная интеллигенция туда не пришла. Но мы видим интеллигенцию на этих разнообразных культурных мероприятиях с белыми ленточками. Это некий раскол в движении? Интеллигенция поддерживает вот это и не поддерживает, допустим, митинги с непредсказуемым финалом, или как?

КС: Здесь проходит чисто политическое разделение. Есть люди, которые борются за власть, и для них это их профессия, то, к чему они стремятся; а есть люди, которые имеют некую гражданскую позицию. И кстати, люди, которые приходят на мероприятия тоже очень хорошо это чувствуют. Я думаю, что успех, в том числе прогулки с Борисом Акуниным и другими писателями, именно это и объясняет. Люди всегда чувствуют, когда человек просто выходит с благородным желанием что-то изменить и показать пример того, как не надо бояться, как не надо бояться увольнения, как можно быть порядочным человеком, жить в этой стране и идти с гордо поднятой головой. Этот разрыв наметился, и он, более того, почти осуществился. Я считаю, что это будет главная проблема, если это окончательно произойдет. Только помирив эти две части, можно дальше двигаться в какую-то правильную сторону.

ИК:Значит, вы хотите сейчас сказать властям, если они услышат вас, что прогулки на Чистопрудном бульваре, лекции на Арбате не предполагают насилия, их не нужно бояться? Между тем, там появляются и люди с палатками. Как развести эти два течения на одной улице?

КС: Их не нужно разводить в том смысле, что, к сожалению, когда власть - так уж она в нашей стране устроена – не видит хотя бы угрозы насилия, она тут же расслабляется и перестает замечать этих людей.

ИК:А что она делает, когда видит угрозу насилия?

КС: Тогда вызывает ОМОН, новые щиты им закупает, каски и так далее. Пока нет ни одного способа перебороть эту ситуацию, но надо использовать весь арсенал, который есть в рамках закона. На мой взгляд, это разные линии поведения, разные способы достучаться. Я выбираю один способ, Леонид Парфенов выбирает вот этот способ, а Сергей Удальцов выбирает другой. Это не значит, что эти способы противоречат друг другу. Это не значит, что должно быть какое-то напряжение и какое-то непонимание. Наоборот, я считаю, что успех и тех, и других зависит от их возможности научиться координироваться друг с другом. В этом будет успех или не успех этой истории. В любом случае стало понятно одно, что это долгосрочный проект. Это не проект одного митинга и не проект одного выхода на площадь. Здесь нужна длительная кропотливая работа, которая, я надеюсь, приведет к изменениям за несколько последующих лет.

ИК:Вы уверены, что прогулки с писателями, художниками не будут заканчиваться такими же событиями, как на Болотной площади?

КС: Мне кажется, сейчас нам власти это показали, потому что такая же прогулка за два дня до этого с сотней людей разгонялась, сейчас – нет. Мы не понимаем принятия их решений, их логику, потому что когда меня арестовали, я так же мирно шла в составе небольшой группы людей. Уж точно этих людей было меньше, чем на прогулке с писателями. Также никто не скандировал лозунгов, никуда не бежал, ни к чему не призывал - все выглядело очень мирно. При этом результат был совершенно другой. Мне кажется, здесь нет какого-то рецепта. Каждый раз решение принимается вручную, как все в нашем государстве. Это зависит от конкретного настроения, цепочки принятия решения, до кого дозвонились, до кого не дозвонились и кто стоит во главе всей этой истории. Предсказать их шаг мы не можем.

ИК:Вы можете высказать свою позицию. Кстати, я впервые услышал такую четкую формулировку, в чем разница, почему вы и Акунин участвуете в одном, но не участвуете в другом.

КС: Я могу говорить только про себя. Может быть, Борис Шалвович в следующий раз пойдет на митинг. Может быть, я пойду двенадцатого числа, потому что, у меня есть предположение – у меня нет этого знания, скажу сразу, - но мне кажется, что сейчас оппозиционные лидеры сделают все, чтобы этот митинг прошел как можно более мирно, чтобы снять страх у людей приходить на подобные мероприятия. Двенадцатого числа, я думаю, будут все заинтересованы в том - оппозиционные лидер особенно, - чтобы это была очень мирная и спокойная история.

ИК:Вы на прошлой неделе сказали несколько слов сначала нашей радиостанции, затем гораздо шире в интервью порталу Slon.ru, после которого у нас и возникло желание говорить на эту тему. Если я сформулирую кратко, мне кажется, вы хотели сказать там – неправильный концепт с обеих сторон, происходит радикализация. Понятно, что в первую очередь вы обвиняете в этом власть, потому что она не слышит, но, с другой стороны, она рождает радикалов, которым в свою очередь ситуация может быть на руку.

КС: Да, прежде всего, конечно, виновата власть, потому что естественный ход процесса внутри человека, когда он озлобляется. Другое дело, что людям тоже нужно объяснять, что тот, кто умнее, тот не начинает разбираться, кто первый начал, а просто не входит в это поле драки. Но я также понимаю, что удержать людей от этого очень сложно, поэтому, конечно, ответственность на тех, кто не слышит, кто продолжает игнорировать, кто жестко и несправедливо с дубинками давит этот протест, давит людей, которые выходят просто высказаться. Это, конечно, их преступление, и человек, который должен принимать решение, должен понимать, к чему ведет эта ситуация. С другой стороны, это не значит, что не нужно работать с этими людьми, которые начинают все больше озлобляться, и не нужно им объяснять, что они тоже – пусть они в этом смысле и вторичны, их злость вторична - ведут вот эту всю телегу в пропасть, как на картинах Босха. Это все ужасно.

ИК:Вы прекрасно знаете историю, как мы видим из многих ваших вступлений и сейчас. Слова «неправильный концепт» - это мягкие слова в отношении событий, которые имеют на самом деле очевидно историческую перспективу. Собственно об этом вы и говорили. Тут слово «концепт», может быть, слишком культурное для того, о чем мы говорим сейчас. И одними объяснениями тем и другим в исторических масштабах сложно помочь. Давайте прочертим, что вы видите сейчас?

КС: Я, безусловно, верю, что история двигается по спирали, но никогда не повторятся под копирку. Вот все эти «пугалки» про революцию сначала февральскую, потом 1917 года – видны параллели абсолютно точно, но также видно, что это не может повториться сейчас в той же плоскости. Я могу объяснить почему. Сейчас нет одной четко сформулированной идеологии у всего этого движения. Нельзя сказать, что люди, которые там находятся, это люди, которые приходят с исключительно коммунистическими идеями. Это не так. Это, скорее, левый фланг политики, нежели правый. Я думаю, что ближайшее политическое будущее нашей страны будет лежать в левой плоскости.

ИК: А вас это не пугает с учетом той левизны, в которой мы пребываем даже сейчас?

КС: Это неизбежность. Сейчас мы находимся, скорее, в центре, и Единая Россия как раз партия, которая представляет достаточно умеренную позицию.

ИК:Вам не кажется, что как раз та самая власть, в которой вы и многие видят довольно много грехов, тем не менее, удерживает от дальнейшего сползания?

КС: Так я об этом тоже писала статьи. Вы можете их посмотреть в моем ЖЖ, в журналах, для которых я пишу. В этом и парадокс, в этом и тупик. Люди, которые успешны, которые являются средним классом, по идее, должны поддерживать Единую Россию, потому что эта партия, которая выступает за стабильность, защищает их интересы, обеспечивает им нормальную жизнь в этой стране. Если мы не знаем - ну например, приехали из другой страны, из джунглей – ничего про российскую политику, мы просто смотрим программы партии, смотрим выступления, мы не знаем, что Единая Россия – это «партия жуликов и воров». Просто, исходя из голых программ, из политической позиции, Единая Россия должна была бы быть партией самой умеренной из существующих партий, претендующих на власть. На правом фланге у нас нет ничего реально представительного, дальше у нас идут сильные левые партии, и есть Единая Россия. Но тут и происходит тупик: эстетические разногласия с этой партией, уровень коррупции в этой партии, уровень скомпрометированности таков, что люди, целевой электорат этой партии не может за них голосовать. По другим причинам, уже не связанным с финансами.

ИБ:Сейчас к другой позиции, которую Ксения высказала за последнее время. Прогноз, который вас не радует. Два варианта, как вы пишите, «вечный Путин» - не знаю, в кавычках или нет,- либо революция. Неужели нет третьего пути?

КС: Есть третий путь. Если бы я считала, что его нет, я бы во всем этом не участвовала. Но пока к этому пути не хотят двигаться ни те, кто хочет революции, ни «вечный Путин», образно говоря. Вариант этот – договор со своим собственным гражданским обществом. Все эти годы наша власть так упорно пыталась создать это гражданское общество сверху, столько было создано. Только в первые годы правления Путина было создано около шестисот организаций гражданских. Все это терпело крах, людей там не было, все это были мертворожденные дети. Наконец, когда в две тысячи двенадцатом году это гражданское общество заявило о себе, самоорганизовалось, без всяких лидеров, в этот момент власть дико испугалась своего же гражданского общества, спряталась и стала бить его дубинками.

ИК:А вы думаете, так оно испугалось?

КС: Абсолютно. Сахарова и Болотная были непонятны.

ИК:Я уверен, вы больше моего общаетесь с людьми, близкими к власти. Мне тоже иногда приходится. Мне показалось, что, по крайней мере, часть властной элиты с большим удовольствием увидела Болотную. Вот нет ли, по-вашему, в среде власти той прослойки, которая будет двигаться эволюционным путем?

КС: Есть усталость и есть понимание того, что это все так не может быть. Другое дело, что эти люди тоже находятся в сложной иерархической системе, и вряд ли против этой системы куда-то пойдут и будут выступать. Это мне тоже совершенно очевидно.

ИК:Хорошо, давайте приведем несколько примеров. Например, Алексей Кудрин – человек, очень близкий к команде и не скрывающий, что он является и личным другом Владимира Путина в том числе, который знаем, что сделал. Второй пример, Михаил Прохоров – человек, безусловно, из элиты, пусть не властной, но бизнес, очень близкой к властной элите. Как вы сразу написали у себя в твиттере: «Я точно узнала, что это кремлевский проект». Кстати, так ли вы думаете до сих пор?

КС: Когда же я так написала?

ИК: Вы написали буквально через несколько дней после официального движения Прохорова в президенты.

КС: Я чуть-чуть не так, наверное, написала. Я не могла сказать, что я точно знаю, и у меня таких сведений нет. Я не могу сказать, что у меня есть точная информация. Очевидно, и сам Михаил Дмитриевич не отрицает, что у него есть какие-то связи и договоренности с Путиным. Кажется, это и отрицать бессмысленно. Очевидно, что на тех выборах, которые прошли, все кандидаты были вспомогательными в какой-то степени. Другое дело, что называя стол столом, стул стулом, а вспомогательного кандидата вспомогательным кандидатом, лично я не вижу в этом ничего плохого. Не считаю, что это вообще как-то нужно скрывать.

ИК: Я просто привожу примеры людей из властной элиты, членов команды в определенной степени, которые с определенного момента говорят о необходимости тех самых эволюционных перемен, которые, как я понимаю, симпатичны и вам, в отличиеот уличных.

КС: Эти перемены можно делать либо честным способом, либо нечестным. Если эти люди докажут, что готовы их делать честным способом, я буду всячески это поддерживать. Вопрос в том, что это не может быть очередным симулякром. У нас как получается, у нас тоже очень лживая ситуация: с одной стороны, у нас есть уличный протест, с другой стороны, у нас есть люди, которые явно приближены, аффилированы с властью, и мы не понимаем, это по-настоящему будет эволюция или это будет очередной открытое правительство, очередное новое правительство, а колода вся та же. Вот есть здесь разница, поэтому я сейчас на стороне уличного протеста ровно потому, что там хотя бы все честно.

ИК:А все ли там честно?

КС: Я не знаю, все ли там честно или нет, и точно этого знать не могу. Я могу сказать про свою позицию: я честно за эту позицию, я за нее страдаю, я за нее много чего лишаюсь, и от этого она не перестает быть достаточно умеренной. Меня бьют, меня снимают с эфиров, меня репрессируют, я теряю деньги, но я при этом не озлобляюсь. Может быть, этот процесс тоже со мной случится, и может быть, будет та грань, когда меня загонят в такой угол, что я начну вести себя как-то более агрессивно, но я там нахожусь честно. Проблемы людей, которые разделяют умеренную позицию, как правило, связаны с правительством, с Путиным, с властными структурами. Соответственно, никогда нельзя понять, реально это изменение или нет. Я этого очень жду. Я, например, считаю, что Кудрин – понятно, можно много говорить о его личности и так далее – большой профессионал. Это качество редкое для России. Как финансист это человек невероятного профессионального уровня. У нас слышать этого не хотят. У нас есть «давайте Путина в отставку» и вот эти бесконечные крики. Невозможно сейчас этого добиться. Мирным путем добиться этого невозможно, через революцию можно, но это тоже ничего не поменяет, поменяет только в худшую сторону, потому что опять будет хаос, опять безвластье, к власти придут люди наиболее агрессивно настроенные.

ИК:Давайте резюмируем. Когда мы говорим, и вы пишите «вечный Путин», вы имеете в виду не только персону президента, а целый круг людей, которые, кстати, разные. Вы предполагаете все-таки не персонального Путина, а «вечного Путина» в совокупности всей нашей властной структуры, что в ней есть силы, которые на самом деле способны начать перемены, которых вы хотите.

КС: Люди там точно есть, я абсолютно в этом уверена. Вопрос не в людях, вопрос в системе. Мы все время путаем причину со следствием. Когда система построена определенным образом, самый хороший человек в этой системе будет тонуть. Это невозможно никаких образом исправить. Менять нужно систему, чтобы система не позволяла людям воровать, чтобы система не позволяла людям постоянно менять правило игры, чтобы система судебная, информационная.

ИК:Буржуазия хотят стабильности, хотят реформ, которые не станут уничтожающими для их благосостояния, вообще для благосостояния страны. Исторически, если вспомнить, все успешные реформы проводились только сверху, вы сами, Ксения, чего бы хотели, разгула народной власти в поисках справедливости или пусть медленных, но все-таки реформ сверху?

КС: Я считаю, что время медленных реформ уже ушло. Точка невозврата пройдена, потому что ситуация настолько плачевная, что реформы могут быть только быстрыми, только со сменой людей, которые образуют эту систему. Это должна быть глубочайшая реформа по всем уровням. Мы даже по правительству, которое назначено, видим, что опять мы имеем ту же ситуацию. Якобы новые люди, но состав нового правительства в целом – это, действительно, какие-то новые люди, новые имена, молодой парень Никифоров, который в тридцать лет из Татарстана становится министром, - это все позитивные сдвиги. Но тут же мы видим второй план, что все бывшие министры, все непопулярные остались на каких-то должностях, ушли в администрацию президента и, по сути, вполне возможный вариант, что мы будем иметь то же правительство, но только в администрации президента, так называемое, техническое правительство, которое будет выполнять функцию...

ИК:Между прочим, в нем представлены самые разные классы людей.

КС: Да, безусловно, в этом нет ничего плохого, это хороший, позитивный шаг, но это может стать очередным симулякром. Власть как бы хочет самоочиститься и заинтересована сама в том, чтобы новые люди приходили, что-то делали, создавали, но как только они приходят, те старые люди, которые гирями висят на нашем президенте и на властной структуре, все равно продолжают быть частью этой структуры, все равно являются теми, кто принимает реальные решения. Это очень опасная ситуация, которая не понятно, куда может нас всех привести.

ИК:Хорошо, у нас, как во вполне информационно развитом обществе, политика развивается и управляется информационными поводами, как у нас принято говорить, будь то митинги, будь то митинги с другой стороны. Есть ощущение, что информационная инициатива сейчас находится не на стороне власти. Поводы, события, которые все время создают оппоненты власти, все время интереснее, власть все время их догоняет. Какой информационный повод, на ваш взгляд, дайте совет, как перехватить инициативу в нужном направлении? Потому что эта гонка так же, как и выход людей на улицы, возможно, не ведет к тихому и спокойному развитию страны. Какое событие, о котором объявила бы власть, заставило бы вас с вашего мрачного и пессимистичного взгляда на данный момент, вообще на перспективу того, что у нас будет в стране, эту точку зрения хотя бы чуть-чуть изменить?

КС: Несколько другие законы на федеральных СМИ, то есть какая-то свобода СМИ. Пока я этого тоже не вижу, только закручивание гаек, к сожалению.

ИК:Вот как раз ТЭФИ…

КС: ТЭФИ, да, я была уверена, что двадцать девятого числа, у меня как раз два приглашения, я должна была вручать там какую-то награду, но меня тоже сняли, поскольку это эфир Первого канала. Вот тебе и цензура и свобода слова. Так не может существовать система. Не может быть столько преград для того, чтобы люди хоть как-то начали понимать ситуацию в стране и надо сказать, что власть так этого боится, но бояться этого не нужно. Это пойдет на пользу самой власти, потому что чем больше людям запрещают на что-то смотреть, тем больше у них к этому интереса. Это известный факт. Создавая вот такое федеральное вещание, они, наоборот, еще больше гонят людей в Интернет, заставляют их еще больше узнавать из других источников, что же на самом деле происходит.

ИК: Вы в одной из статей написали: «Богородица пошли Путину компьютер». Что вы имели в виду?

КС: Именно это я и имела в виду.

ИК:Вам кажется, он питается информацией не из тех источников?

КС: Сейчас идет разрыв по этой ткани материи, то есть с одной стороны, есть люди, которые знают, что такое Интернет, и с другой стороны, люди, которые не знают, что такое Интернет, а знают, что такое Первый канал. Разрыв между этими людьми становится все больше, становится таким, что еще несколько лет, и мы его не сможем преодолеть. У нас будет одно поколение людей, которое все еще смотрит Петросяна и новости Первого канала, где рассказывают, что бобер героически спас ежика, а с другой стороны будут люди, которые сидят в Интернете, читают совсем другие сайты, другие блоги, ведут совершенно другую жизнь.

ИК:Поскольку наши слушатели находятся в Интернете, я не могу не задать один самый популярный вопрос, который присылают вам, зная, что вы будете у нас. Пишут: «Вас не смущает то, что вы протестуете против политики человека, который считался или считается другом вашей семьи?». Мы все знаем, что он есть друг вашей семьи. Как только он стал президентом, он тут же показал, как он относится к Анатолию Александровичу.

КС: Это правда, мне кажется, Владимир Владимирович очень трогательно относился к Анатолию Александровичу, я во всяком случае хочу в это верить, и знаю, что мой отец относился к нему так же, с очень теплым чувством. Я еще раз говорю, именно поэтому, по-человечески я никогда не позволяю себе критиковать лично Владимира Владимировича, никогда не выхожу с какими-то антипутинскими лозунгами. Считаю, что лично я никогда не могу себе этого позволить, но есть вещи, с которым Ия не согласна, есть вещи, которые мешают жить не только мне, но людям моего поколения. Я как раз считаю, что друг – это не тот, кто льстит и окружает вакуумом человека ради достижения собственных целей. Друг – это тот человек, который говорит, как есть. Я в этой ситуации, уж не знаю, считает ли меня кто-то другом или врагом, главное, кем я себя считаю. Так вот, я считаю, что, говоря правду и пытаясь достучаться, я делаю очень важное дело. Может быть, за это я никогда не получу ничего, кроме репрессии, но это уже не мое дело, не мое действие. Мое действие, чтобы меня услышали. Если меня не услышат, если меня будут считать предателем, это будет действие, повторяю еще раз, других людей. Свое действие я буду делать до тех пор, пока оно не приведет меня к успеху или неуспеху.

ИК:А как вы считаете, к вам относятся сейчас там?

КС: Я не знаю, скорее всего, крайне негативно, судя по тем действиям, которые я вижу. Скорее всего, считают, что я что-то предала, что-то сделала неумно и что я невероятно ненадежный человек. Я думаю, что так, хотя я очень договороспособный человек, вменяемый. Я всегда умею находить какие-то компромиссы. Вопрос в том, что когда с тобой не хотят находить каких-то компромиссов, с твоей позицией, твоим мироощущением, то он и не возможен.

ИК:У меня последний вопрос. Мы помним, как вас встретили.

КС: Так об этом можно открыто говорить, я этого не стесняюсь. Действительно, меня освистали.

ИК: Вы сейчас суперпопулярная персона в Интернете, отчасти королева Интернета. Я честно говорю, именно поэтому мы говорим с вами одной. Вы были в Астрахани, были в каких-то других местах. Как к вам относятся, как вы сами чувствуете, люди, которые не живут в Интернете? Как эти люди воспринимают вашу новую роль?

КС: Знаете, я чувствую очень позитивное отношение. Астрахань как раз это показала, тысячи людей, которые с душой все это принимали и с большой любовью. Я не знаю, как это все изменится в связи с пропагандой, которая развернулась. Я вообще могу считать это какой-то травлей на федеральных каналах. Но людей очень сложно обмануть, когда они видят какие-то искренние посылы, когда они понимают, что человек борется не за власть, а за справедливость.

Business FM