В гостях у Киры Альтман побывал израильский скульптор Фрэнк Майcлер, который еще при жизни признан классиком
Фото: Frank Meisler
Скульптуры Фрэнка Майслера украшают улицы Лондона и Тель-Авива, встречают посетителей в приемных нью-йоркских адвокатов и в частных медицинских клиниках. Обозреватель Business FM Кира Альтман поговорила с художником о его жизни и творчестве.
Фрэнк, расскажите, как вы начинали. Что было первым?
Фрэнк Майслер: Я учился архитектуре в университете в Англии. После окончания я отправился на работу в архитектурное бюро. И там я понял, что это очень скучная работа. После Второй мировой войны было важно очень быстро строить простое жилье для солдат, которые вернулись с фронта. Не было времени и необходимости думать о красоте, думать о том, насколько этот дом может отвечать вашим эстетическим представлениям. Нужно было как можно быстрее возводить метры жилья. Плюс ко всему мне очень хотелось погулять и посмотреть мир. Я получил два предложения по работе: одно в Париже, одно — в Тель-Авиве. Я решил поехать в Тель-Авив посмотреть, как выглядит новое молодое еврейское государство. Приехал в Тель-Авив работать архитектором и в качестве хобби начал немножко заниматься скульптурами, но первые работы были из дерева. В Израиле я встретил красивую девочку американских корней. Мы уехали в Штаты, поженились и вернулись жить в Израиль. Несмотря на то, что скульптура была для меня не больше чем хобби, я вдруг понял, что вокруг появились те, кто готов ее покупать, кому она по душе. И я увидел, что скульптура из хобби превращается в дело жизни и приносит доход. Через своего друга, который работал учителем в школе, я познакомился с Ари. Тогда это был еще молодой мальчик, и мы начали делать этот бизнес вместе, работали вместе, потому что скульптура требовала больше, чем две руки, и нужно было вкладываться в работу. Сейчас мы бизнес-партнеры.
Интересная история! Это довольно смело — вот так привлечь своего друга и решиться заняться подобным бизнесом в стране, в которой нет представления о прекрасном. Это не Италия или Франция, где совершенно другое отношение к культуре. То есть вы фактически стали человеком, который одним из первых в стране стал заниматься прекрасным? Как вы на это решились?
Фрэнк Майслер: Легко было начинать, потому что свой минимальный жизненный уровень я обеспечивал себе, работая архитектором. Поэтому я не то чтобы рисковал, просто стало больше работы, и со временем хобби превратилось в основной доход.
Что для вас самое важное во время работы?
Фрэнк Майслер: Хорошая идея. Например, сейчас я работаю над скульптурой Сальвадора Дали, и вот в чем трудность: Сальвадор Дали создал так много прекрасного, и мне сложно выбрать лучшее в его работах, чтобы сделать хорошую скульптуру.
Для меня лично самое главное в Дали — это бесконечное чувство юмора. Его воспринимают как очень серьезного художника, но на самом деле он очень ироничен.
Фрэнк Майслер: Согласен! Однажды он взял лист бумаги, подписал его «Сальвадор Дали» и сказал: «Вот, возьми, пожалуйста, это чистый подписанный лист. Теперь сам напиши все, что хочешь, и это будет подписано самим Сальвадором Дали».
Каково вам ощущать себя классиком при жизни? Это счастье?
Фрэнк Майслер: Я очень люблю все, что делаю, и не ощущаю себя значительнее любого другого человека.
Я слышала, что доктора и юристы коллекционируют ваши работы больше остальных. Откуда эта закономерность?Почти у каждого юриста в Америке или в Израиле стоит ваша скульптура.
Фрэнк Майслер: Я впервые об этом слышу.
А каких коллекционеров своих работ вы знаете?
Фрэнк Майслер: В Голливуде есть Кирк Дуглас, Билл Клинтон, Джеб Буш (кандидат в президенты, второй сын Буша), принц Чарльз в Лондоне, Маргарет Тэтчер…
По-моему, эти люди, за исключением Дугласа, не очень любят шутить. Вы им помогаете понять, что такое юмор?
Фрэнк Майслер: У Лужкова есть моя скульптура. И я считаю, что Лужков обладает чувством юмора. Мой опыт говорит о том, что все лидеры на Востоке, если речь идет о скульптуре, предпочитают быть серьезными, без улыбок. В камне они все хотят выглядеть серьезно, как фараоны.
Ходит слух, что Церетели страшно испугался, когда о вас стали говорить в России. Как вы думаете, почему? Вы знаете старшего Церетели?
Фрэнк Майслер: Я знаком с Церетели, и именно он добился того, что я теперь почетный доктор академии искусств России. Я был у него в гостях несколько раз. Он очень приветлив и всегда очень хорошо меня встречал. Не думаю, что Церетели видел во мне какую-то угрозу.
Каждая ваша скульптура открывает двери, за которой видны не внутренние органы человека, а внутренняя духовная составляющая: его хобби, боль, любовь. Откуда взялись двери? Что это за прием?
Фрэнк Майслер: Еще будучи ребенком я понял, что человек — это составная из очень многих вещей. У нас есть счастье, успех, гордость, счастье, депрессии — все это элементы, которые содержатся внутри каждого из нас и которые можно открыть и увидеть. Когда я, маленький мальчик-еврей, жил в нацистской Германии, наш сосед был нацистом очень высокого ранга, я дружил с его дочкой, мы вместе играли у нее дома. Мы переодевались в его форму, обували его сапоги, брали его оружие и так играли. А нацист тем временем писал свою биографию. Он не был силен в немецкой грамматике, иногда подзывал меня и спрашивал: «Франк, как пишут то-то или то-то?» Спрашивал об элементарных вещах. На уикенды нацист брал меня на пикник. Там были дети нацистов, которые отдыхали вместе с родителями. Мы играли в войну. Я был французским республиканцем, испанским республиканцем. Его дочка была всегда на моей стороне в этих боях. Остальные дети играли в фашистов. И так мы, играя, убивали друг друга. После войны я служил в военно-воздушных силах Англии и прочитал однажды в английской газете, что того фашиста повесили то ли русские, то ли поляки. Я видел много всего: я родился в портовом городке, населенном разными национальностями. Я видел и фашистов, и коммунистов, и китайцев, людей со всего мира. Контраст, который существовал между всеми этими человеческими группами, живет во мне, он — часть меня, и я к нему обращаюсь. Нет абсолютно плохого и нет абсолютно хорошего. Нет абсолютного счастья. Все разложено частями в каждом из нас, и каждой части — отдельное место.
Я понимаю, когда двери на груди, но когда двери на спине — это как будто символизирует выстрел в спину. Может быть, я неправильно понимаю?
Фрэнк Майслер: Нет, это не выстрел. Это вещи, которые мы скрываем, не хотим видеть и не хотим, чтобы их видели. Вещи, которые приходят к нам по ночам.
