16+
Вторник, 19 марта 2024
  • BRENT $ 86.57 / ₽ 7963
  • RTS1126.77
25 сентября 2020, 19:15 Компании
Спецпроект: Бизнес говорит

Как изменились тесты на ковид и сколько стоит франшиза лаборатории? Интервью основателя «Хеликса»

Юрий Андрейчук рассказал, что изменилось в лабораторном бизнесе за последние полгода и выгодно ли быть франчайзи в таком деле

Юрий Андрейчук.
Юрий Андрейчук. Фото: «Лабораторная служба Хеликс»

«Хеликс» — это практически личный бизнес, созданный на личные деньги с одной лаборатории. Ныне это огромная сеть, в основе развития которой франшиза. Выгодно ли быть франчайзи? Можно ли сравнивать это с деятельностью рантье? Об этом и, конечно, о тестах на ковид, Business FM рассказал создатель и гендиректор лабораторной службы «Хеликс» Юрий Андрейчук.

Когда вы поняли, что нужно срочно разворачивать тестирование на ковид?
Юрий Андрейчук: В марте. Мы морально уже начали готовиться, но не было официального разрешения на участие в тестировании для частных лабораторий. Как только это разрешение было получено для совсем малого количества игроков, мы оказались первыми и с 26 марта включились в бой. Пришлось поменять очень много процессов, подходов, то есть мы увеличили нашу процессивность в несколько раз. Если раньше мы могли делать до 2,5 тысячи тестов в сутки, то теперь до 12 тысяч. Каждый день мы смотрим, что можно улучшить, что-то — масштабировать еще больше.
Тесты сразу стали востребованными, но далеко не сразу стали повсюду доступны. Например, в крупнейшей сети «Инвитро» тестирование не разворачивалось до последнего. В частных клиниках тоже кое-где это было доступно. С чем это было связано? Ведь стало очевидно, что потребность в этом будет огромная. Что препятствовало? Появился «Хеликс», появился «Гемотест» — две первые лаборатории, которые это предложили.
Юрий Андрейчук: До определенного момента в принципе такие тесты было делать невозможно, потому что не существовало сертифицированных методик, потому что они должны быть все определенным образом сертифицированы, нужно иметь регистрационное удостоверение. Никто их в принципе не производил. Компонентная база в России развита довольно хорошо, но таких тестов никто не делал. Когда начали быстренько все вендоры разрабатывать эти тесты, еще какое-то время ушло на регистрацию, испытания. Наверное, все очень торопились, но мгновенно это сделать было невозможно, во всех странах была такая история. Потом появился первый реагент от государственного «Вектора», и мы как раз начали делать первые тесты на нем, потому что ничего другого вообще не было. Мы, наверное, были просто довольно гибкими внутренне и с точки зрения IT-систем для того, чтобы поставить на борт этот реагент и тут же начать довольно массовое тестирование.
Вы на российском оборудовании все делали с самого начала?
Юрий Андрейчук: Для тестирования используются самые разные устройства. Есть устройства, в которых непосредственно проходит полимеразная цепная реакция, амплификаторы есть и российские, и очень приличные, есть такая компания — «ДНК-технология». Есть другие импортные вендоры. Кроме этого, используются другие устройства для автоматизации выделения генетического материала вируса.
Из кого сейчас состоит рынок? Он огромен.
Юрий Андрейчук: Наверное, какое-то время он будет оставаться таким. Но есть такая проблема: колоссально сложно в принципе что-то купить — даже если ты хочешь, можешь, — потому что в какое-то мгновение по всему миру наступил дефицит. Дефицит на пластик, на какие-то первичные реагенты.
Вы так и не сказали, кто поставщик, российский или импортный.
Юрий Андрейчук: Если говорить про реагенты, сейчас мы работаем на [базе] российской «ДНК-технологии». Это довольно серьезная компания, которая торгует и по миру. Набор хорошего качества и по специфичности, и по чувствительности. И нам было с чем сравнить, что называется. Вообще у нас была гибкая стратегия. Мы поняли, что завязываться на одного поставщика очень сложно и опасно. Сегодня он может удовлетворить твой запрос, завтра нет. Поэтому наши IT-решения позволяют работать с разными поставщиками. Мы работали с «Вектор-Бест», и с «ДНК-технологиями», но потом как-то все сложилось таким образом, что мы сейчас на «ДНК-технологии» работаем.
Количество людей в среднем в день у вас в это время выросло в пять раз. Было 2,5 тысячи людей в день, стало 12 тысяч. Как вы ответили на такой огромный рост спроса? Вы увеличили персонал, вы расширили количество точек?
Юрий Андрейчук: Прежде всего, нам надо было перестроиться внутри лаборатории технологически. Надо было произвести определенную реорганизацию, зональность. Это довольно опасная инфекция. Соответственно, мы инвестировали в разные виды оборудования. Конечно же, мы увеличили количество персонала и не только в лаборатории, потому что пришлось увеличивать экстренно количество персонала в том же кол-центре, который захлебывался от звонков. Было до 15 тысяч звонков в день. В розничных точках, в наших центрах были предприняты определенные действия для того, чтобы можно было пациентов таких принимать. И мы довольно быстро организовали бесконтактную сдачу. Есть такой сайт «Сдайнакоронавирус.рф». Мы там лабораторные партнеры, и это тоже очень вовремя и актуально случилось.
А как вы взаимодействуете с Роспотребнадзором?
Юрий Андрейчук: Самым тесным образом взаимодействуем. И не только мы, абсолютно все, потому что это все таким образом организовано, что любая лаборатория, которая допущена до подобного тестирования, обязана подавать отчетность, все очень сильно регламентировано, и есть регламенты со стороны федерального Роспотребнадзора, и со стороны на местах. Когда мы начинали, мы делали тестирование, но все положительные результаты мы обязаны были подтверждать в Роспотребнадзоре. Естественно, им было тяжело. Я представляю, они были такими верификационными центрами.
То есть если это положительный результат, то вы отправляли на вторичный тест.
Юрий Андрейчук: Да, мы не имели права выдавать результат, так это было устроено. Мы обязаны были его подтвердить. И довольно быстро нам дали статус референс-центра в Петербурге и в Москве, и теперь мы сами с этого момента делаем второе подтверждение. Наверное, тогда стало все побыстрее, для нас, по крайней мере. И они себя разгрузили.
Сейчас, если вы установили, что человек заразен, поликлиника узнает об этом в ближайшее время?
Юрий Андрейчук: Да. Там очень жесткий информационный обмен. Мы, естественно, в этой общей системе где-то напрямую осуществили интеграцию, где-то — с какими-то минздравами локальными, местными, где-то мы интегрировались так, чтобы в соответствующие региональные информационные фрагменты этой общей системы информация уходила автоматически.

«В обычной жизни мы все равно на кофе в месяц тратим значительно большие суммы, чем на обследование себя»

Как менялись сроки получения результатов и их точность? На первом этапе у многих возникло недоверие — при наличии симптомов, даже при наличии КТ во многих случаях анализ ПЦР не показывал, что человек заразился коронавирусом.
Юрий Андрейчук: На самом деле, лаборатория все-таки довольно сильно зависит от вендоров соответствующих технологий, которые они должны правильно использовать. Если все стандартизированные процессы внутри настроены правильно...
Но это же все равно не стопроцентное [выявление]?
Юрий Андрейчук: В любом случае не стопроцентное. Здесь же еще есть фактор, связанный с периодом течения заболевания. Не то чтобы всегда этого вируса много. Во-вторых, это зависит от локации, а также от того, как берется сам образец. Тут тоже есть очень много нюансов. Но мне кажется, что сейчас все используют реагентику высокого уровня. Можно сказать, что это точно. Сравнивать исторически, как это было сначала, сейчас уже довольно тяжело, но все выровнялось. Если говорить о сроках, действительно у всех были с ними какие-то проблемы. В тех же Штатах писали, при том, что там есть гигантские лаборатории, огромные компании, был срок семь дней. Если говорить про сейчас, есть экспресс-позиция, мы стараемся в течение суток результат выдать, и стандартная — до трех суток.
Сейчас есть экспресс-тестирование, в том числе и ПЦР, можно не только сдать кровь на антитела.
Юрий Андрейчук: Есть такая технология, когда тест показывает полосочку. Это уже не ПЦР, это амплификация, но она немного другая — однотемпературная, и можно даже визуализировать результат глазом, как полосочку на антитела. Такие технологии существуют. Есть еще технологии тестирования на антиген. Он тоже довольно быстрый.
Там тоже мазок. Как мы все уже выучили, в носоглотке раньше можно обнаружить сам вирус, чем антитела в крови.
Юрий Андрейчук: Там не только носоглотка — и ротовая полость, и слюна. В Штатах есть главный сертификационный орган FDA (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов — агентство Министерства здравоохранения и социальных служб США), он засертифицировал тест из слюны. Тоже хорошие показатели.
Сейчас будет, наверное, очередной апгрейд, тоже людям это важно.
Юрий Андрейчук: Абсолютно правильно. Лабораторная диагностика — это такая история, которая все время апгрейдится. Там спокойных времен не бывает, но сейчас это все катализатор того, что произошло. Я смотрю периодически на лучшие практики, которые появляются в мире, там, конечно, все бурлит, и очень много новых технологий, девайсов, и это все будет не только для истории с ковидом, это шире будет применяться в будущем.
Какую долю ковид сейчас занимает во всех ваших анализах, которые вы принимаете?
Юрий Андрейчук: Думаю, до 30%. В определенный момент был провал в лабораторной диагностике и медицине, когда вся плановая медицинская помощь была заморожена. Соответственно, тестов, которые ее сопровождали, тоже не было. Все восстановилось летом. Вообще лабораторная диагностика всегда имеет сезонность в спросе. Есть два пика — весна и осень. Осень больше. Лето всегда поспокойнее, и зима тоже. Сейчас в принципе обычный пик, чисто отраслевой.
Я полагаю, что ситуация с ковидом резко изменила бизнес. Допустим, еще год назад в Москве у вас было несколько точек, а вы из Питера. Вы там основной игрок. Сейчас — огромное расширение сети в Москве, может быть, в других регионах тоже? Какие изменения?
Юрий Андрейчук: Самое интересное, что лабораторная диагностика, если вспомнить какие-то даты, ассоциируемые нами с кризисом, всегда их переживала довольно хорошо — и 2008 год, и 2014 год. Всегда в целом рынок рос.
Это же самая первая необходимость.
Юрий Андрейчук: В обычной жизни мы все равно на кофе в месяц тратим значительно большие суммы, чем на обследование себя. Поэтому сейчас количество запросов и интереса к тому, чтобы открыть какой-то медицинский бизнес, конечно, увеличилось. Мы сейчас открываем новую лабораторию в Краснодаре. Это у нас будет четвертая лаборатория. А так — Питер, Москва, Екатеринбург. Мы сразу уже делаем такой формат лаборатории, чтобы там в том числе была молекулярная диагностика. Если раньше, может быть, мы бы задумались, стоит ли это делать, то теперь это понятная история.
Чем молекулярная диагностика отличается от прочих?
Юрий Андрейчук: Это ПЦР. Просто одна из методологий. Там шире арсенал методов, поэтому, наверное, правильнее говорить «молекулярная диагностика».
Простые цифры: сколько было и сколько стало пунктов приема? Люди всегда ориентируются даже не по лабораториям, а по пунктам, куда можно прийти и сдать.
Юрий Андрейчук: С марта по конец мая мы не открывали никаких точек. Во-первых, был режим самоизоляции, и это было неуместно в тот момент. С этого момента до сегодняшнего дня мы открыли более 30 точек, и сейчас еще до конца года в открытии примерно столько же. Где-то будет точек 80 за год. В принципе, это такие же темпы, как у нас были раньше. Но сейчас есть большой интерес внешний к открытию. Нами существующие франчайзи интересуются.

«Цена входа [в наш бизнес] сильно зависит от города, потому что если это маленький центр в каком-то небольшом городе, то это история от 700 тысяч рублей. Это совсем небольшие вложения. Там как такового оборудования покупать не нужно. Но если, допустим, кто-то хочет построить центр побольше, это Москва или Санкт-Петербург, то там будет 3,5 млн рублей»

Теперь о модели бизнеса. У «Хеликса» опора на франшизу. Для расширения сети это не собственные инвестиции, а любой заинтересованный человек, у которого есть деньги, возможность открыть, оборудовать офис — пришел и открыл. Мне интересно вот что: а потом этот человек, который вложил деньги и открылся, не занимается набором персонала? Не определяет цены, не ведет рекламную политику, не занимается сертификацией оборудования, и не ему принадлежит лаборатория? Лаборатория чисто ваша?
Юрий Андрейчук: Да. Технологические хабы чисто наши. Они их не открывают. Открываются как раз диагностические центры. Мы действительно работаем в B2C, мы очень широко используем франшизу. У нас очень большой бизнес и B2B, и B2G тоже. То есть мы не только центр «Хеликс». Может быть, даже далеко не каждый, у кого есть деньги, может открыть центр. Все-таки нам нужны партнеры. Надо, чтобы сходилась идеология, чтобы люди понимали, что это очень ответственный бизнес, это все-таки медицина. И чтобы этот пазл правильно сконфигурировался.
А франчайзи как-то непосредственно участвуют? Когда парикмахерская открывается по франшизе, там хозяин лично встречает гостей, набирает мастеров, общается. Здесь же все-таки все стандартизировано.
Юрий Андрейчук: Во-первых, в любом случае без инициативы и без какого-то хорошего антрепренерского духа там может и не получиться. Здесь все-таки инициатива приветствуется и нужна.
Что делает франчайзи? Мне он, честно говоря, представляется рантье, который снял помещение, вложился в покупку оборудования, вывеску, какие-то еще регуляторные вещи, которые по каждому пункту нужно проверить. А дальше все, получает долю от того, что проделала материнская компания. Я не прав?
Юрий Андрейчук: Все-таки это не так. Очень многое зависит от франчайзи, потому что мы действительно довольно жестко контролируем все процессы. Для этого есть возможность, которая, прежде всего, обусловлена IT-системами. Очень много стандартизированных вещей. Мы действительно четко следим за всеми пунктами коммерческой концессии, где оговорена и реклама, и подходы к подбору персонала и так далее. Мы много очень уделяем внимания обучению, контролю, без этого ничего бы не получилось. Тем не менее франчайзи в любом случае взаимодействуют с персоналом, персонал учится по нашим методикам, и когда запускается какая-то точка, то у нас стартап-команда выезжает на какое-то время, минимум неделю, и она поднимает все процессы, все налаживает. Если это город, где уже есть точки, то мы практикуем, чтобы этот персонал смог посмотреть, поработать на других точках. А дальше в любом случае надо все это поддерживать сто раз. Во-вторых, все равно нужна какая-то инициатива по привлечению клиентов. Есть много франчайзи, которые пришли к нам из медицины, это были какие-то врачи, которые решили попробовать себя не по найму, а сами. Иногда мы прислушиваемся к каким-то интересным идеям.
Какова цена входа, чтобы стать франчайзи?
Юрий Андрейчук: Цена входа сильно зависит от города, потому что если это маленький центр в каком-то небольшом городе, то это история от 700 тысяч рублей. Это совсем небольшие вложения. Там как такового оборудования покупать не нужно. Но если, допустим, кто-то хочет построить центр побольше, это Москва или Санкт-Петербург, то там будет 3,5 млн рублей, это стандартная история.
Наверное, это по силам даже не только бывшим, но и вполне практикующим врачам.
Юрий Андрейчук: Такие тоже есть. Они постоянно к нам обращаются. У нас даже есть примеры, когда сотрудники по каким-то причинам уехали из головного офиса в Петербурге в другие города, и они [там] открывали по франшизе. Это тоже свидетельство того, что люди верят.
Допустим, надо вложить 3,5 млн, а что ты будешь получать?
Юрий Андрейчук: В среднем эти вложения окупаются примерно в течение 16 месяцев. Бывает, и раньше. Но многое зависит от людей, которые это открывают.
И, наверное, от периода. Сейчас, когда такая проходимость...
Юрий Андрейчук: Согласен. А так доходность выше 20%.
Просто для примера. В цене каждого анализа какая доля достается франчайзи?
Юрий Андрейчук: В среднем до 50%.
Так у вас сейчас очередь должна стоять.
Юрий Андрейчук: Она всегда стояла.
Особенно в условиях, когда депозитные ставки падают, рынок ценных бумаг очень волатилен, рубль тоже. Более чем заманчивая возможность. Давайте поговорим о рисках, потому что, наверняка, они тоже есть. Личная ответственность для франчайзи. Может ли заниматься этим, не имея никакого профессионального опыта? Потому что ответственность, если что-то нарушено на точке, уже на нем.
Юрий Андрейчук: В принципе, войти в этот бизнес можно, если у тебя нет профессионального контента, но если ты открыт для его получения, нужно иметь минимум какой-то критической массы. Что мы делаем для управленческого персонала? У нас есть школа для франчайзи. Это очное обучение. Мы бесплатно для них это делаем, они должны приехать на такую программу. Мы предлагаем им разные занятия, мастер-классы, смотря кому какие аспекты бизнеса нужны, потому что есть довольно опытные люди.
А если вообще с улицы? Предположим, у меня есть 3,5 млн, я сейчас послушал вас и думаю — попробую. Я должен что-то предъявить?
Юрий Андрейчук: Предъявлять не надо, но мы должны с вами познакомиться и рассказать полностью, что это такое, чтобы этот претендент оценил досконально, что это для него будет значить, будет ли он сам управлять или он кого-то наймет. Такие тоже истории бывают.
Но зарплаты уже в данной точке он выдает?
Юрий Андрейчук: Определяем цены мы, это централизованно. А зарплаты определяет каждый уже сам. Это от региона очень сильно зависит. Ценообразование, конечно, отличается от региона к региону.
А если франчайзи за три копейки начнет нанимать не пойми кого?
Юрий Андрейчук: Во-первых, стартап-команда проверяет на входе линейный персонал, это администраторы и медсестры. Второе: они проходят регулярное тестирование, у нас разработаны специальные дистанционные программы, образовательный сервис, мы заставляем периодически сдавать какие-то экзамены. Потом, естественно, департамент клиентского сервиса следит за какими-то нареканиями со стороны клиента. Здесь мы разбираемся. Если вдруг так получается, что это не нашей команды человек, то мы имеем право сказать франчайзи, что он обязан его поменять.

«Когда-то я попал в одну ситуацию: приехала большая делегация американцев, и показывали каких-то местных игроков. У меня спросили, какая у нас миссия. Я задумался. Мы были гораздо меньше. Я ответил: «Миссии нет, есть мечта»

Теперь о вас немного. Сейчас это многомиллиардный бизнес, а 22 года назад лично вы начинали с одной лаборатории.
Юрий Андрейчук: Да. Это история органического роста, и она продолжается до сих пор. Никаких больших стратегов не заходило никогда. Все строили сами. Как я рассказывал, был момент, когда надо было определиться, и либо заниматься наукой, либо что-то строить здесь. Я очень не хотел уходить из профессии. Поэтому для меня было крайне важно остаться в этом.
Вы микробиолог?
Юрий Андрейчук: Я молекулярный биолог. Генный инженер. Методы, которые позволяют работать в том числе с нуклеиновыми кислотами, и не только тестировать, а конструировать и создавать что-то. Это все очень интересно до сих пор для меня. У нас была очень маленькая группа единомышленников. Были первые семейные инвестиции — со стороны отца. Мы сами выполняли анализы и логистами были, и начинали ниже плинтуса. Такое время было, тогда еще можно было так начинать. Постепенно мы развивались. Мы даже сначала не работали на B2C, мы работали только на В2В, на каких-то клиентов клиники. Только через несколько лет мы открыли первую дверь для посетителей с улицы. И когда мы это сделали, поняли, что это очень интересно, перспективно, и мы тогда начали открывать первые центры сами. Это была история без франшизы. В какой-то момент мы поняли, что это можно делать таким вот способом. И так и развивались.
Это тот бизнес, который в действительности можно было начать с минимальным капиталом и по кирпичику в него добавлять и добавлять.
Юрий Андрейчук: Наверное, здесь очень важно было чувствовать это профессионально, потому что когда это твоя профессия, когда ты можешь взять эту лабораторную пипетку, и это твоя стихия, тебе это нравится, и смелости хватало на то, чтобы взять и стартануть. А потом уже компания росла, много опыта по оси времени набирать пришлось.
Таких компаний — больших частных лабораторно-медицинских сетей — в России сейчас несколько. Не про все из них я знаю. Но есть те, у которых другая история. У них изначально был какой-то более или менее солидный инвестор, проект. А у вас это из личной жизни просто родилось, и отпочковалось, и размножилось. Какие трудности были? Регуляторы, кредиты? Кредиты вам приходилось брать?
Юрий Андрейчук: Конечно. Кто строит какой-то бизнес без подушек? Не было контрактов — все обычные трудности. Проходили через курсовые истории, наверное, легко вообще никогда не было. Но было всегда интересно. Я всегда говорил: «Вы определитесь, что вы делаете, что для вас это? Это для вас отрезок или луч?» Я всегда говорил, что для меня это луч. Мне интересно. Я в этом нахожу для себя реализацию, мне нравится с чистого листа что-то делать, творить. Я люблю рассказывать одну байку. Когда-то я попал в одну ситуацию: приехала большая делегация американцев, и показывали каких-то местных игроков. У меня спросили, какая у нас миссия. Я задумался. Мы были гораздо меньше. Я ответил: «Миссии нет, есть мечта».
I have a dream — это тоже по-американски, Мартин Лютер Кинг.
Юрий Андрейчук: Мечта создать глагол в английском языке. Xerox — to xerox, Google — to google, вот хочется что-то такое сделать. Надо было что-то ответить. Действительно, нам очень интересно что-то делать первыми, хотя бы даже в такой отрасли. При этом надо честно сказать, что в принципе лабораторная диагностика бывает гораздо крупнее. Для справки, есть компания Quest Diagnostics, они уже не только в Америке. Это огромная компания, там свой парк самолетов, лайнеров, которые возят с разных городов и континентов образцы в эти централизованные лаборатории. Это огромный бизнес. Здесь частный бизнес стартанул гораздо позже. Они с 1970-х годов в Америке развиваются. Поэтому нам всем есть куда расти. И сейчас время технологически очень интересное, потому что очень много чего поменялось. Сейчас уже лабораторная диагностика — это не только лабораторные технологии, это очень большие компетенции в логистике, и очень большие компетенции в IT, потому что у нас бизнес такой — то, что мы выдаем как продукт — это информация, данные.
Скоро будете в каком-нибудь блокчейне это фиксировать.
Юрий Андрейчук: Это необязательно, там есть разные подходы. Но если говорить, что это для меня, то мне нравится развитие с IT-составляющей. Здесь очень много можно эффективных и правильных историй создавать.
Кто у вас провайдер? Я имею в виду, поставщик системы — российский, иностранный?
Юрий Андрейчук: У нас очень большой IT-ландшафт, это много-много разных систем, они называются условно очень — лабораторные информационные системы. На самом деле, очень много сервисов, которые умеют с собой взаимодействовать.
А соединяли вы их в своей компании?
Юрий Андрейчук: Мы используем не только коробочные решения. Мы очень много используем сервисов, которые мы просто первыми создали.
То есть у вас есть свои IT?
Юрий Андрейчук: Естественно. Все крупные игроки просто вынуждены иметь свое IT, потому что в коробке все не купишь, и приходится очень много и на фронте писать своего. Там много надо прикладывать усилий вообще. Это большое хозяйство. Сейчас в целом в мире очень большая движуха, связанная с IT в медицине, правильная, когда люди наконец договорились о том, чтобы была единая семантика и единый синтаксис по отношению к данным. То есть когда один называет что-то так, а другой — по-другому. Дело даже не в языках, а вообще в сущностях. Сейчас мы приближаемся к некоей однородности. И здесь есть что делать. Это интересное время.
Вы сказали, что всегда было трудно и будет трудно. Сейчас ваши главные трудности с чем связаны? С государством, с конкуренцией, с финансовой системой, с кредитом, с доходами? Или кадры?
Юрий Андрейчук: На самом деле, если говорить про кадры, то это для всех сейчас суперважная история. Кадры всегда хочется иметь самые сильные. Это сложная история для отрасли. Если говорить про первые три, я вообще за конкуренцию.
Мы все за конкуренцию, но желательно, чтобы мы были впереди этой конкуренции.
Юрий Андрейчук: Надо выигрывать, если ты чувствуешь в себе силы. Я не за декларацию конкуренции, я по-настоящему за конкуренцию, потому что я уверен, что для меня это, наоборот, шанс. Если нет конкуренции и никуда не достучаться, грустно. Если говорить про государство, то на самом деле ни до чего большого частный лабораторный бизнес пока что не допускали. Мы контактировали с очень многими регионами еще до ковида, наверное, около 30 регионов, шла речь о ГЧП [государственно-частном партнерстве], о каких-то таких проектах, но ничем не закончилось. Все это трудно, и объективно сложно, и на уровне законодательства есть вопросы, которые еще не решены, но мне кажется, что перспектива в этом все равно есть. Если говорить о финансовых сложностях, я бы сказал, что мы уверенно движемся [к лучшему]. Всегда хочется большего, всегда есть какие-то планы.

Рекомендуем:

Фотоистории

Рекомендуем:

Фотоистории
BFM.ru на вашем мобильном
Посмотреть инструкцию