16+
Вторник, 19 марта 2024
  • BRENT $ 86.74 / ₽ 7978
  • RTS1129.50
4 сентября 2020, 19:13 Технологии
Спецпроект: Строго по делу

Что почем в Кремниевой долине? Отвечает Николай Давыдов, Gagarin Capital

Носок под столом у Мильнера и другие истории российского инвестора в Кремниевой долине: совладелец Gagarin Capital Николай Давыдов рассказал Business FM о плюсах и минусах переезда

Николай Давыдов.
Николай Давыдов. Фото: Николай Давыдов/Facebook

Николаю Давыдову 32 года, и за его спиной уже несколько огромных сделок по продаже стартапов. Это пока редкий для России тип предпринимателя. Почему он в Кремниевой долине? Как работают российские IT-стартапы? И как потерялся носок под столом у Юрия Мильнера? Об этом и многом другом венчурный инвестор, совладелец фонда Gagarin Capital Николай Давыдов рассказал в интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу.

С нами на связи с помощью Zoom из Кремниевой долины Николай Давыдов — венчурный капиталист, инвестор, совладелец, сооснователь венчурного фонда Gagarin Capital, он его основал уже там, в Кремниевой долине в Калифорнии. Многие вас видели, потому что именно с вас начинается многими просмотренный фильм Юрия Дудя про Кремниевую долину. Мы пытаемся понять, как устроена жизнь молодого венчурного инвестора, потому что этот тип личности для России пока достаточно редкий. Когда мы с вами договаривались об интервью, выяснилось, что у вас свободного времени очень мало, хотя вы молодой человек. Из чего состоит ваш рабочий день, чем вы занимаетесь?
Николай Давыдов: В основном звонки, общаюсь, мой день состоит из бесконечного общения. На самом деле времени очень мало. У меня идей больше, чем времени. Поэтому каждый раз, когда появляется какой-то кусочек свободного времени, его занимает какая-то новая идея.
Приехали вы со 100 долларами, это все написано, рассказано о вас.
Николай Давыдов: Про эти 100 долларов очень много в интернете комментировали, что все не так. Формально — да, у меня реально было 100 долларов, даже не наличных, а всего на карте. У меня произошел форс-мажор: когда я приезжал, мне не заплатили крупную сумму, которую должны были заплатить, но я знал, что мне скоро, наверное, придут дивиденды от инвестиций, которые я делал до этого. Поэтому я знал, что мне через несколько дней или неделю, максимум две недели деньги придут.
Дальше была замечательная сделка: приложение MSQRD, которое переделывает в наших мобильных телефонах наши лица в кого угодно. С вашим участием это приложение было продано Марку Цукербергу в Facebook. Понятно, что к 100 долларам очень быстро кое-что прибавилось.
Николай Давыдов: На самом деле не быстро, сделка произошла примерно через год после переезда, за который все мои финансовые накопления закончились. Даже если ты шагаешь в это с деньгами, у меня есть куча знакомых, которые переезжали, имея под подушкой 200-300 тысяч долларов, это большие деньги, но все равно переезд в такое дорогое место, как долина, очень быстро оказывается тем, что ты вообще никак не мог предвидеть и посчитать.
То есть не у всех так сказочно, как у героев фильма Юрия Дудя?

Николай Давыдов: Да, и за это очень многие критиковали фильм — а что же мы не показали страдания. Но люди, которые критикуют Дудя за то, что он показал только радужную картинку — приехал, победил и так далее... Смотрите, Дудь снимал пропаганду предпринимательства. Когда ты снимаешь пропаганду спорта, ты же не будешь делать полвыпуска про спортивные травмы, допинг, тренировки, отсутствие жизни, искалеченные судьбы в 35 лет — вот это все, про 52-летнего безработного человека, который пытается найти работу тренера в детской школе за копейки. Никто же за это не критикует фильмы про спорт. Тут то же самое: если ты снимаешь фильм для того, чтобы показать людям, что зарабатывать деньги — гораздо круче, чем их получать, то ты не будешь показывать весь фильм эту боль и страдание. Конечно, у всех героев этого фильма боль и страдание были, да и продолжаются. Я каждое утро просыпаюсь, и у меня нервный тик и проблемы со здоровьем. Предпринимательство — это тяжело. У тебя практически не бывает ситуаций, когда тебе бах — и стало хорошо. Заработал сколько-то миллионов долларов — можно, конечно, уехать в какое-то место, где очень дешево жить, и там просто ничего не делать. Но это же не круто. Круто преумножать деньги, чтобы создавать еще больше классных вещей.

«Для компании умение писать хороший код — это процентов десять от успеха»

В вашей биографии — Высшая школа экономики, ее самый престижный менеджерский экономический факультет, потом работа в Cisco, потом уже свое плаванье, как раз начало венчурного инвестирования.
Николай Давыдов: Еще был Университет Эдинбурга.
Да. И дальше вы работаете с IT, хотя никакого прямого технического знания, судя по всему, вы не получали. Ваш партнер сейчас по Gagarin Capital Михаил Тавер — тоже финансист. Вы окружены людьми, которые бурлят безумными идеями и готовы их воплотить, но воплощать их надо в кодах. А как вы понимаете, что у них не просто светлый мозг и богатая фантазия, а что у них есть способность технически решить эти вопросы?
Николай Давыдов: Я просто из IT-семьи, еще моя бабушка клала телефонный кабель, и вместо игрушек у меня в детстве были рутеры и свитчи. Это из разряда шутки, но на самом деле у меня достаточно глубокое понимание того, как работают технологии. Я могу натренировать нейронку, я могу написать какой-нибудь простенький морской бой на JavaScript. Конечно же, я убогий программист, абсолютно никакой, но самое главное — я знаю общие принципы, и самое важное знание — это то, что для компании умение писать хороший код — это процентов десять от успеха.
Но тоже очень важные знания, они могут быть незаменимые.
Николай Давыдов: Они могут быть незаменимые, да, надо же сто процентов набрать.
Для современного венчурного инвестора это знание необходимо?
Николай Давыдов: Конечно, нет. Для этого они должны иметь возможность спросить экспертов, окружить себя экспертами. Самое частое решение этой проблемы в том, что ты создаешь вокруг себя нетворк экспертов на разные тематики. Мы инвестировали, например, в компанию Earth AI, которая использует искусственный интеллект для поиска месторождений ценных металлов. И они нашли огромное месторождение ванадия со свинцом в Австралии, сейчас они доказывают его объемы, чтобы его продать. Мы же в геологии тоже ничего не понимаем, мы вообще не геологи, а в успехе этой компании геология имеет намного большее значение, чем искусственный интеллект. Искусственный интеллект там применяется достаточно базовый — перцептрон. А вот с геологией мы нашли экспертов, которые посмотрели и сказали: да, это то, как оно должно работать, это очень хорошо.
Сколько у вас в компании Gagarin Capital работает людей?
Николай Давыдов: Нисколько, у нас нет сотрудников.
То есть вы только вдвоем?
Николай Давыдов: У нас три партнера. У нас есть еще Анастасия Швецова.
Всех остальных вы привлекаете за гонорар или просто приглашая на обед, чтобы посоветоваться?
Николай Давыдов: Да, это же так и работает. Потом эти люди будут инвестировать в компанию, в которой им нужна будет техническая экспертиза или продуктовая экспертиза, которая у нас есть, они спросят нас. Люди всегда же помогают друг другу на таком уровне.
Я правильно понимаю, что это был главный мотив вашего переезда из Москвы в Кремниевую долину?
Николай Давыдов: Да, очень правильно. Я переезжал не откуда, а куда. Мне было важно попасть в место, где будет максимальная концентрация людей, у которых я могу чему-то учиться, у которых я могу спрашивать совета, у которых я могу смотреть то, что они делают, и от этого учиться и на самом деле расти. Я работал активно в российском венчурном бизнесе первое время, а потом я понял, что российский венчурный бизнес — настолько молодая и маленькая индустрия, что я в ней очень быстро научусь близко к максимуму и будет расти очень сложно. И все знание в российском венчурном рынке приходит отсюда. Поэтому лучше ехать к источнику знания.
Тем не менее люди, которые непосредственно создают продукты, компании, в которые вы инвестируете, по крайней мере многие, если не большинство, как раз расположены не только в России. Это Россия, Белоруссия, может быть, Украина — наши экс-советские команды инженеров. А им тоже лучше ехать туда или вы такое связующее звено?

Николай Давыдов: Нет, конечно, нужно ехать. Мы проинвестировали в 19 компаний из этого фонда, у нас половина — с русскоязычными корнями, но в России физически сидят только две компании, все остальные — за пределами. И даже те, которые сидят в России, их рынок не в России, их рынок глобальный. В России есть крупные рынки, например нефтегаз. Если компания работает в нефтегазе, то ей логично Россию воспринимать крупным рынком и в России иметь headquarters (штаб-квартиру. — Business FM). Но свой главный офис, свой headquarters надо иметь там, где твой рынок. Соответственно, если компания грезит глобальной экспансией, рынком США, то им нужно свой главный офис открывать либо в Нью-Йорке, либо в Чикаго, либо в Кремниевой долине, либо в Лос-Анджелесе — в зависимости от того, что они делают. Происходит большой двунаправленный переток, то есть люди едут туда, потом возвращаются, потом снова едут туда. И большая разница в культуре. Наши инженеры, несмотря на их блестящие технические способности, которые они доказывают регулярно своими заслугами, выигрывая всевозможные конкурсы, воспитаны в такой ментальности, в которой круто быть изобретателем, но не круто быть коммерсантом. И из-за этого огромное количество продуктовых инициатив российских, украинских или белорусских разваливаются — потому что люди не понимают, какие надо делать продукты. То есть уже мы говорим, что лучше, чтобы продуктовая экспертиза была там же, где и сейлзы. А раз продуктовая экспертиза там, то, наверное, и управление проектом тоже там, и архитектура тоже там. И так и получается, что в итоге тебе лучше, чтобы у тебя все были здесь, даже если они говорят по-русски, но чтобы они хотя бы видели, чем их клиенты здесь дышат, что они кушают и как для них делать продукты.

«Искусственный интеллект и связанные с ним технологии сгенерируют 30% роста всего мирового ВВП в следующие десять лет»

Вернусь к тому, что вы и не только вы уже говорили: если десять лет назад растущий рынок, гребень волны — это были приложения, что сейчас называется просто IT, то сейчас это AI — Artificial Intelligence, искусственный интеллект. Дайте нам взгляд вперед: где, в каких коммерческих сферах этот искусственный интеллект, по вашему мнению, вырвется в самое ближайшее время?

Николай Давыдов: Везде. Чтобы вы понимали масштаб, искусственный интеллект и связанные с ним технологии сгенерируют 30% роста всего мирового ВВП в следующие десять лет. То есть треть от всего, что у нас вырастет по всему миру, от того, насколько увеличится наш глобальный экономический пирог, а растет он невероятными темпами, этому мы будем обязаны как раз математикам 1950-х годов, которые это все придумали.

Я хочу рассказать про такую вещь — Solow Computing Paradox. Звучит он следующим образом: скорость роста продуктивности труда человека всегда увеличивалась. То есть производная, не рост производительности труда, а скорость роста всегда увеличивалась. С 1600-х годов, по-моему, она начала увеличиваться очень сильно, когда инженеры начали активно все улучшать, потом появился паровой двигатель — скачок, потом появилось электричество — гигантский скачок, и производительность нашего труда как на работе, так и дома, когда мы дома, например, готовим ужин, постоянно росла до 1980-х годов, когда скорость этого роста перестала расти. Рост есть, но он растет либо с меньшей, либо с такой же скоростью. Хотя, казалось бы, появились компьютеры в 2000-х годах и интернет, все должно было расти. Как же так, у нас же теперь есть SnapChat, у нас же теперь есть маски из Masquerade, где же наша продуктивность? Оказывается, что нет, она не растет. И вот как раз есть очень много ученых, которые считают, что именно искусственного интеллекта не хватало для того, чтобы придать всей этой массе компьютеров и связанных систем достаточный импульс, чтобы снова скорость роста продуктивности человеческого труда начала увеличиваться.

Сейчас супербольшая тема — это маленькие дешевые роботы. Про роботизацию производства все слышали, о том, что машины теперь собирают эти огромные японские роботы. Проблемы с этими роботами — что они стоят по полтора миллиона долларов, и сделать с ним что-то тоже стоит полтора миллиона долларов. И если вы вчера производили «Таврию», а сегодня у вас другая модель машины, то вам нужно заплатить еще миллион долларов интеграторам, чтобы они этот робот пересобрали и он делал какую-то другую операцию. Искусственный интеллект позволяет роботам начать базово понимать, что они делают, и делать роботов универсальнее. А универсальные дешевые роботы могут делать какие-то простые вещи.

Например, у Dunkin' Donuts, которые делают пончики, всю жизнь было узкое место в производстве — им приходилось нанимать людей, которые раскладывали на подносы бумагу для выпечки, на которую потом кладутся эти пончики. У них никак не получалось это автоматизировать, потому что было очень дорого. И у них в каждой пончиковой есть специальный человек с зарплатой в среднем 60-70 тысяч долларов в год, который просто раскладывает эту бумагу. Но без них вся эта штука не работает, потому что подносы едут криво и так далее, очень много случайных величин. И вот они наконец-то сделали робота, он стоит 100 тысяч долларов, который раскладывает за человека эту бумагу. То есть робот отбивается за полтора года на зарплате этого сотрудника. Но в роботе есть куча преимуществ: он не болеет, он не вступает в профсоюзы, не бастует, не ворует, он даже не может забыть руки помыть. И такие штуки начнут появляться вокруг нас в большом количестве.

Дальше — оптимизация. У нас есть стартап Four Growers, который сделал робота, собирающего помидоры. Очень классная технология: роборука с двумя камерами, и на ней шланг от пылесоса. Помните, был мультик про Незнайку, где они ездили на пылесосе и ягоды пылесосили? Примерно так же работает. Ребята сделали эту штуку, она ездит по парнику, находит спелые помидоры и собирает. Она их собирает сейчас с такой же скоростью, как среднестатистический сотрудник, только, в отличие от него, она не ленится, и она не будет срывать чуть-чуть недоспелый помидор, потому что ему лень потом за ним возвращаться, она будет срывать только идеально поспевшие помидоры, все больные помидоры она будет фотографировать и отправлять фермеру, работать будет 24/7, не болеет ковидом и стоит 100 тысяч долларов, то есть отбивается на зарплате этого фермера за полтора года.

«Когда я пришел к людям из Airbnb и спросил, кто самый технологически продвинутый в стройке, американцы из Airbnb познакомили меня с группой ПИК в России»

Все такие решения, которые универсальны во всем мире, правда, совершенно по-разному применимы, вы думаете, в основном они все-таки будут создаваться именно в Кремниевой долине? Или есть какие-то альтернативные центры, тоже крупные, где все перемешано?
Николай Давыдов: Конечно, есть. Эта компания Four Growers, которую я только что привел в пример, из Пенсильвании. Пенсильванский университет очень продвинутый в робототехнике, там много хороших стартапов. Рядом еще большой хаб в Бостоне: MIT, Гарвард, там Boston Dynamics — все помнят этих собак, которые ходят. Это тоже робототехника. Если говорить не про робототехнику, то у нас есть, например, компания из Франции. Бывшие инженеры Airbus, которые писали софт для автопилота Airbus (не путать с людьми, которые писали софт для Boeing, это хорошие инженеры), ушли из Airbus и сделали стартап с дронами, которые умеют летать беспилотно вдоль объектов инфраструктуры и проверять их на износ. Они могут находить ржавчину на трубах, плохие столбы с электропередачами, предотвращать тем самым лесные пожары.
А в чем удел российских локаций?
Николай Давыдов: Вот именно так, чтобы вся компания собралась, это либо какие-то консьюмерские штуки, например Prisma полностью сделана в Москве. Суперпопулярное приложение. Мы были первыми инвесторами в Prisma, и до сих пор мы там инвесторы. Prisma себя чувствует очень хорошо, это уже достаточно крупный бизнес, у них два приложения. Их второе приложение мне нравится больше, потому что я с ним могу делать селфи и выглядеть красиво.
Но у нас же все-таки как раз большие промышленные компании, которые завтра будут очень нуждаться в этой автоматизации. Где наши компании, на ваш взгляд, в итоге через несколько лет будут брать эти решения?
Николай Давыдов: Я был удивлен, но на самом деле крупные российские компании внутри себя создали очень много. Во-первых, есть системные интеграторы, такие как «Крок», «Ланит», «Ай-Теко». А есть «Сибур», «Русал», НЛМК, «Северсталь» — суперпродвинутые чуваки. У них внутри есть инженеры, есть продукт-менеджеры, они все становятся потихонечку IT-компаниями. Уровень технического понимания в «Северстали» серьезнее... Приведу пример со стройкой. Когда я пришел к людям из Airbnb и спросил, кто самый технологически продвинутый в стройке, американцы из Airbnb познакомили меня с группой ПИК в России. Это самые автоматизированные строители.
Они откуда знают?
Николай Давыдов: Они же в этом мире, им же интересна недвижимость и все, что с этим связано. Этим компаниям не нужны стартапы, мы прошли этот этап. Зачем тебе покупать стартап, если ты можешь нанять этих разработчиков и они тебе что-то сделают. Следующим этапом будет уже, через лет пять, когда разработчики «Северстали» поймут, что то, чем они занимаются, нужно не только «Северстали», но и многим другим, и они увидят какую-то проблему, которую «Северсталь» решить не может, а они придумывают как и уйдут, сделают свой стартап и сделают свой отдельный бизнес из этого.
Если это касается именно их отрасли, наоборот, они будут делать все, чтобы их конкуренты не получили эту технологию, потому что эта технология создает им конкурентные преимущества.
Николай Давыдов: Да, поэтому они будут пытаться сотрудников удержать. Что с этим делает Google? Сотрудники Google уходят каждый день и делают свои стартапы. Они сидят в Google и пишут какой-то кусочек кода, их осеняет, они такие: а, блин, а если вот так сделать, то это вообще все будет в десять раз эффективнее. Он увольняется, начинает разрабатывать сам. У него получается то, что он придумал, и его Google покупает обратно. И Google еще дерется с другими компаниями.
Так же как Prisma родилась вроде бы у сотрудников Mail.ru Group.
Николай Давыдов: На самом деле Prisma родилась у другой части команды. То есть сотрудник Mail.ru Group был генеральным директором, но вся технология родилась у его студента в МФТИ.
Насколько я слышал, у Mail.ru Group возник вопрос: а не имеем ли мы отношения к этому продукту?

Николай Давыдов: Да, у них такой вопрос возникал, но в итоге они посмотрели и решили, что просто проинвестируют Prisma.

«Идея ничего вообще не стоит без ее реализации»
Мы очень быстро переходим в новую модель экономики, где IT-разработчики начинают играть все большую и большую роль. И хочется представить, как мир будет для них выглядеть. Вот есть, с одной стороны, венчурные инвесторы, как вы, которым, как вы говорите, все-таки надо быть в Силиконовой долине, потому что там больше связей, контактов. Есть другие — крупные компании, которые внутри себя выращивают новые программные продукты. Это находится в противоречии друг с другом?
Николай Давыдов: Нет, наоборот. Из компании, которая начала внутри себя выращивать, во-первых, будут уходить люди, чтобы делать стартапы, в которые венчурные инвесторы будут инвестировать. А самое главное, эти компании начнут понимать, зачем им это все, и начнут покупать. Почему в России нет венчурного рынка? Потому что нет стратегических покупателей. У нас реально компании покупают три-четыре игрока: «Яндекс», Mail.ru Group, Сбербанк и Qiwi. Никто другой у нас никаких сделок особо не делает. Когда я еще жил в России, продавал ЦИАН, после этой сделки его купили братья Ананьевы, Промсвязьбанк, и объединили со своим активом, и так родился «ЦИАН Групп», который уже сейчас крупный, успешный бизнес. Это был настолько нетипичный шаг Промсвязьбанка, что все были очень удивлены. Но в реальности никто ничего не покупает. И когда в «Северстали», «Газпроме» и «Сибуре» появится человек, чья роль будет называться «менеджер или директор по corporate development», когда они начнут постоянно покупать и интегрировать в себя бизнесы, необязательно только айтишные, тогда инвесторы поймут, что им можно зарабатывать на своих инвестициях, кроме как на дивидендах, то есть они смогут монетизировать эквити, они смогут монетизировать акции в стартапах. Ровно поэтому существует рынок венчурных инвестиций американский, китайский. В Китае есть пять огромных мастодонтов, которые скупают все, причем часто скупают за очень большие деньги, иногда скупают совсем на раннем этапе. Например, стартап по доставке еды Ele.me Alibaba купила за 11 млрд долларов. У нас реально «Яндекс» купил кусок Uber, большая сделка была. Купил до этого «Кинопоиск», купил «Авто.ру».
Сбербанк купил недавно «2ГИС» за 14 млрд. Но все-таки это компании, которые покупают, а наши промышленные компании, как вы рассказывали, да и мы знаем по опыту, пока стараются все делать внутри.
Николай Давыдов: Должна пройти итерация: эти люди, которые делают у них внутри, должны уйти и сделать компанию, ценности которой будет достаточно для того, чтобы несколько компаний захотели ее купить.
Но люди в этих компаниях будут бороться с этим. Если они с разработкой выйдут наружу, сядут за свой компьютер и скажут...
Николай Давыдов: Нет, если люди воруют интеллектуальную собственность, то с этим надо бороться.
А где здесь грань? Я работал в компании, но это была моя идея, мои руки и моя голова.

Николай Давыдов: Идея ничего вообще не стоит без ее реализации. Идея в очень редких случаях может вообще считаться интеллектуальной собственностью. Поэтому идею и навыки, которые сотрудники получают в компании, они вольны использовать как угодно. А вот если они написали в рамках своих рабочих обязанностей какой-то код, эту идею реализовали, поняли, что не работает, поправили, она опять не работает, они исправили, оттестировали, дозаказали еще где-то — и вот если они с этим ушли, тогда это уже просто воровство.

«Самое главное, у нас нет судебной системы, которая защищала бы интересы инвесторов»

В общем, впереди нас ждет такой поединок корпоративных монстров, которые дают зарплату, и индивидуального духа, который поверит сам в себя: лучше я разработаю это сам со своими друзьями и выставлю на продажу продукт. В России люди пока больше рассчитывают на работодателя, чем на себя, мне кажется.
Николай Давыдов: Знаете, это на самом деле производная того, что в России все рассчитывают только на себя, но надеются, что кто-нибудь да поможет с этим. Самое главное, у нас нет судебной системы, которая защищала бы интересы инвесторов. С этого все начинается. Российские стартаперы свои компании для инвестиций регистрируют на Кипре не для того, чтобы от налогов спрятаться, — в России самые низкие налоги, куда от них прятаться. Я был бы счастлив быть российским налоговым резидентом. Вы знаете, сколько я тут плачу? Я половину плачу. А регистрируют для того, чтобы защитить свои интересы, чтобы, если что, пойти в английский суд, а не в Басманный. Вот пока это не начнет работать, даже если эти компании будут создавать крутые продукты, из них будут уходить люди, чтобы пытаться что-то сделать, венчурные инвесторы не придут туда, где можно потерять деньги нерыночно.

Каждый инвестор в каждой стадии покупает определенный тип риска. Если я инвестирую в AI-стартап на ранней стадии, то я покупаю и AI-риски, и риск ранней стадии, это в основном экзекьюшн-риск — что человек сделает то, что он собирается сделать. Я покупаю целый набор рисков: будет product-market fit (соответствие продукта с рынком. — Business FM) или нет, то есть будут ли люди за эту ценность платить столько денег. Дальше инвесторы, которые заходят на стадии роста, покупают другой тип риска — риск масштабирования: а достаточно ли большой у этой штуки рынок на самом деле, а сможет ли эта команда превратить то, что они сделали на коленке два раза, в повторяемый процесс, который они повторят тысячу раз, а смогут ли они это производить? И каждый инвестор готов мириться только со своим типом риска. Если туда начинают влезать риски страновые, то это уже не венчурные инвестиции.

Ясно. Напоследок хочу вспомнить вашу знаменитую бытовую историю с потерянным под столом у Мильнера носком, потому что я так и не понял, чем она закончилась. Носок нашелся или он так и остался под столом?
Николай Давыдов: Мне потом передали привет. На самом деле меня мучила совесть все это время за этот носок. Я думаю: ну как же так, я же вроде приличный человек, без злого умысла. Я думаю: наверное, если я позвоню и скажу «слушайте, я носок забыл» спустя полгода, это будет уже не то.
Я поясню: вы немножко проспали из-за джетлага и опоздали, и носок оказался не на ноге, а в штанине, он выпал прямо под стол и...
Николай Давыдов: Да, и в прекрасном доме Юрия Борисовича за завтраком я рассказываю ему презентацию, он внимательно слушает, я смотрю под стол — а под столом на прекрасном, идеально чистом полу лежит мой носок. И я думаю, что если я сейчас что-то с пола подниму и положу в карман, будет выглядеть странно. Если я покажу, что я кладу в карман, — еще хуже. И я целую спецоперацию придумал, как этот носок поднять, и в итоге не получилось.
Попытка не удалась, как я понял.
Николай Давыдов: Да. Я уронил вилку, ее подняла горничная, а я забыл про этот носок, потому что Юрий Борисович в конце встал и сказал: «А хочешь, я тебе покажу космический корабль, который я запущу к Альфа Центавра?» Я такой: «Конечно, хочу!» И все. И потом, уходя в другую сторону, я понял, что носок остался там. И в итоге я это интервью дал, оно вышло, он, естественно, прочитал. Я надеюсь, он не держит на меня зла. Но мне передали привет. Потом вышло интервью его супруги, в котором она как раз рассказала эту ситуацию, что она нашла этот носок. И она-то подумала на детей Сергея Брина, которые до этого у них смотрели телевизор. И она сказала: «Коля, приходи, забери, мы его постирали».

Рекомендуем:

Фотоистории

Рекомендуем:

Фотоистории
BFM.ru на вашем мобильном
Посмотреть инструкцию