Пол Кругман обнаружил фатальную ошибку Европы

В Россию прибыл премьер-министр, глава МИД Греции Йоргас Папандреу. Интересно, что именно с обсуждения проблем этой страны начинает свою колонку в The New York Times известный экономист, нобелевский лауреат Пол Кругман

В Россию прибыл премьер-министр Греции Йоргас Папандреу. Во вторник пройдут его встречи с российским руководством, на которых будет обсуждаться торгово-экономическое сотрудничество и политическое взаимодействие двух стран. Пол Кругман (Paul Krugman) начинает свою колонку в The The New York Times, опубликованную в день прибытия Папандреу в Москву, как раз с «греческой» проблемы.

В последнее время в новостях доминируют сообщения из Греции и других стран европейской периферии. И вполне справедливо.

Но меня беспокоит то, что в центре этих сообщений почти исключительно европейский долг и дефициты: складывается впечатление, что все дело только в расточительности правительств. Об этом начинают говорить и наши бюджетные «ястребы», которые выступают за сокращение расходов несмотря на угрозу массовой безработицы и ссылаются на Грецию как на пример того, что нас ожидает в противном случае.

Но дело в том, что отсутствие фискальной дисциплины — это еще не вся, и даже не основная суть проблем Европы или даже Греции, чье правительство действительно вело безответственную политику (и скрывало это с помощью отчетности).

Нет, на самом деле объяснение проблем еврозоны не в расточительности политиков, а в высокомерии элиты — в частности элиты, ответственной за экономическую стратегию, тех, кто толкнул Европу к принятию единой валюты задолго до того, как континент был бы готов к такому эксперименту.

Рассмотрим пример Испании, которая накануне кризиса представлялась образцом для подражания в плане бюджетно-налогового статуса. Долг Испании был небольшим — 43% ВВП в 2007 году — по сравнению с 66% в Германии. Бюджет исполнялся с профицитом. В стране было образцовое банковское регулирование.

Но Испания, с ее теплым климатом и пляжами, являлась европейской Флоридой и, как и Флорида, пережила масштабный строительный бум. Финансировался он в значительной степени из-за рубежа, поступали огромные потоки капитала из других стран Европы, в частности из Германии.

Результатом стал быстрый рост в сочетании с высокой инфляцией: за период с 2000-го по 2008 год цены на товары и услуги, произведенные в Испании, выросли на 35%, по сравнению с повышением всего на 10% в Германии. С увеличением издержек испанский экспорт все более терял конкурентоспособность, однако рост занятости оставался довольно устойчивым благодаря буму в сфере недвижимости.

Потом пузырь лопнул. Безработица в Испании выросла, и бюджет стал дефицитным. Но поток убытков, который отчасти был связан с сокращением доходов в условиях спада, отчасти с экстренными расходами для ограничения кадровых потерь, был не причиной, а следствием проблем.

Испанское правительство мало что может сделать, чтобы улучшить ситуацию. Основная проблема страны в том, что издержки и цены оторвались от уровня остальных стран Европы. Если бы в Испании была прежняя национальная валюта, песета, можно было бы быстро решить проблему за счет девальвации, скажем, снизив стоимость песеты к другим европейским валютам на 20%. Но в Испании больше нет собственных денег, а значит, конкурентоспособность возможно восстановить только за счет процесса медленной дефляции.

Если бы Испания была не европейской страной, а одним из штатов США, ситуация не была бы такой тяжелой. Во-первых, не было бы такого отрыва в уровне цен и издержек. Флорида, которая, помимо прочего, могла свободно привлекать работников из других штатов и сдерживать рост трудовых издержек, никогда не испытывала ничего подобного той относительной инфляции, с которой столкнулась Испания. Кроме того, Испания в условиях кризиса автоматически получала бы в значительном объеме финансовую поддержку: бум недвижимости во Флориде перешел в коллапс, но Вашингтон продолжает переводить средства в рамках программ социального и медицинского страхования Social Security и Medicare.

Однако Испания не является американским штатом и сталкивается с серьезными проблемами. В Греции ситуация еще более тяжелая, потому что греки, в отличие от испанцев, действительно проводили безответственную фискальную политику. Тем не менее экономика Греции маленькая, и проблемы ее значимы прежде всего потому, что они перебрасываются на более крупные экономики, например испанскую. Таким образом, в корне кризиса не дефицитное расходование бюджета, а негибкость евро.

Это не должно удивлять. Задолго до того, как евро появился, экономисты предупреждали, что Европа не готова к единой валюте. Но эти предостережения остались без внимания, и случился кризис.

И что теперь? Разделение еврозоны практически немыслимо — просто по практическим соображениям. Как объясняет Барри Айхенгрин (Barry Eichengreen) из Калифорнийского университета в Беркли, попытка вновь ввести национальную валюту спровоцировала бы «крупнейший кризис». Так что единственный выход в том, чтобы система евро заработала. Европе необходимо пойти значительно дальше в направлении политического союза, так чтобы европейские страны больше были подобны американским штатам.

Но этого не случится в ближайшее время. В предстоящие пять лет нам, вероятно, предстоит кое-как справляться с ситуацией, впереди довольно болезненный процесс: финансовая помощь, сопровождаемая требованиями о жесткой экономии, и все это на фоне очень высокой безработицы, усугубляемой дефляцией, о которой я уже говорил.

Ужасная картина. Но важно, чтобы мы понимали природу фатальной ошибки Европы. Да, некоторые правительства проводили безответственную политику, но фундаментальная проблема — спесь, самонадеянная уверенность, что Европа сможет создать работающий механизм единой валюты, несмотря на весомые доводы, что континент к этому не готов.