Виктор Сиднев: Что мы видим сегодня? Видим массовую жилую застройку. Я понимаю, что во многом «вылезают» те проекты, которые были заложены еще до присоединения — инвестиционный цикл в строительстве длинный, все происходит небыстро, и три года — слишком маленький срок, чтобы увидеть какие-то реальные кардинальные изменения. Но отрадно хотя бы, что риторика по развитию новых территорий правильная. Я напомню, одним из первых «новомосковских» дел правительства Москвы стал международный конкурс — 10 международных команд разрабатывали концепцию развития Новой Москвы. Результаты этого конкурса меня порадовали, потому что все участники сказали примерно то, с чем мы абсолютно согласны: Новая Москва будет поделена условно на три зоны. Первая, которая примыкает к кольцевой дороге, — сильно урбанизированная зона. Вторая зона, в которую попадает Троицк, — это собственно наука, инновации и, может быть, современное производство. И третья зона, которая уже ближе к Калуге, — это рекреация. Мне кажется, это совершенно правильно.
Вторая сказанная ими правильная вещь: если мы хотим разгрузить Москву, то должны перейти к полицентричной структуре. То есть, надо создать новые центры притяжения — их должно быть 5-6, и они еще должны быть специализированными, у каждого из них должна быть своя специфика. В этом смысле я считаю, что Троицк вполне может быть таким центром — как раз науки, инноваций и образования. Да это уже происходит — мы знаем, что кампус МИСиСа сегодня выносится, обсуждаются другие образовательные проекты, и это хорошо!
Забавный результат, который дали эти 10 проектов, и который мы активно обсуждаем здесь, на Ганноверской выставке, знаете, в чем? Ведь какова была логика создания Новой Москвы? Старая Москва застроена, развиваться некуда, поэтому нужны новые площадки — вот и давайте присоединим территорию, которая в полтора раза больше старой Москвы. Но когда команды международных экспертов посмотрели взглядом стратегов, первое, что они сказали, что вообще-то в Москве более чем достаточно земельных ресурсов для развития! Сегодня Москва часто использует понятия «реиндустриализация», «редевелопмент» — оказывается, в городе примерно 20 тысяч гектаров, на которых еще можно развиваться. Причем иногда это вообще земли вдоль Москвы-реки — самые лучшие земли, которые могут стать жемчужиной старой Москвы. Ну, и хорошо, думаем мы в Троицке — может быть, теперь в Новой Москве не будет такого движения в сторону яростного девелопмента, и мы сможем хоть чуть-чуть отдышаться, осмотреться.
Словом, позитив в том, что стратегически все произносится правильно. А вот негатив, повторю, может быть, связанный с элементарным недостатком времени, в том, что пока мы видим успешные жилые девелоперские проекты и не видим успешных проектов по новой индустриализации или по инновационной экономике. К примеру, первый технопарк, который построен в Троицке — это все-таки очень небольшая площадка, а хочется, чтобы было масштабно. Вот едете вы по «Киевке» в сторону Калуги, переезжаете границу Москвы и Московской области, и у вас справа стоит сначала Samsung, потом Новолипецкий металлургический комбинат, потом пошло Lotto, потом еще что-то, и до самого Обнинска это, по сути дела, один индустриальный парк. Но я ни одной такой площадки на территории Новой Москвы не вижу. Это свидетельствует, что все-таки осмысленной политики по новой индустриализации пока нет.
Может быть, если бы процессом руководил кто-нибудь вроде Артамонова (Анатолий Артамонов — губернатор Калужской области — Прим.ред.), оно бы быстренько и появилось. А тот факт, что большинству планов по переносу крупных госучреждений на территорию Новой Москвы, наверное, не суждено сбыться или суждено, но очень-очень не скоро — это как-то повлияло?
Виктор Сиднев: Меня лично это только радует, потому что дает нам возможность приложить усилия и все-таки не то, чтобы навязать, но проинициировать тот тип развития территории, который нужен нам, а не госучреждениям. Это касается университетов, касается, например, медицинского кластера, который сейчас обсуждается, касается развития наших институтских площадок. Ведь надо понимать, что, например, в Троицке 12 тысяч человек работало в науке, а сегодня осталось 3 тысячи. 9 тысяч мест, физических мест — стульев, столов, установок, электроприборов — они вот за этими заборами, но они не используются! Сегодня пусть медленно, но процесс, что называется, пошел. Хотя опять и опять вынужден повторять, что, к сожалению, параллельно пошел конкурирующий процесс застройки Новой Москвы жильем, причем, я бы отметил, не самым лучшим. Для меня самый яркий из отрицательных образов — Новые Ватутинки. Ну не должно так быть в Новой Москве! Так кто победит — они, Новые Ватутинки, или тип развития территории, который я бы назвал во всех смыслах инновационным? В этой борьбе затухание интереса к переносу в Новую Москву госучреждений нам на руку. При этом я вижу, что правительство Москвы многое вкладывает в инфраструктуру, прежде всего, в транспортную. Может быть, это тоже поможет «правильному» развитию, о котором мы говорим.
Кстати, о вложениях. В прошлом году в московском правительстве всерьез обсуждался вопрос — а не отказаться ли временно от активного финансирования развития Новой Москвы, потому что бюджет «не тянет». Те обязательства, которые взяты в тучные годы, сегодня трудновыполнимы. А что, если государство не откажется совсем — я в это не верю, — но, по крайней мере, здорово замедлит темпы развития Новой Москвы? Дороги будут строиться, но медленнее, метро, может, появится не через 5 лет, а через 20. Что тогда?
Виктор Сиднев: Я бы так сказал: ну, замедлится это развитие, и что? Это не всегда плохо. Год назад я бы сказал, что замедление — это неправильно, потому что у меня перед глазами был пример Калужской области и Обнинска (он такой же, как Троицк, наукоград, так что связи у нас хорошие). Я часто бывал у коллег и наблюдал, как работают две совершенно разные стратегии развития двух областей — Московской и Калужской, и к чему они обе в итоге привели. У Калуги, в общем, всегда была непростая и сейчас тем более непростая бюджетная ситуация, потому что они очень много средств вкладывали в инфраструктуру, привлекали инвесторов, и в последние годы у них был самый быстрорастущий бюджет. Я как-то разговаривал с Артамоновым, и он говорит: «Вот теперь мы можем позволить себе заняться развитием социальной сферы, улучшением социальной инфраструктуры, потому что теперь у нас есть на это бюджетные деньги». А Московская область взяла ровно противоположный курс: здесь вкладывались в основном в социальную инфраструктуру, строили Дворцы культуры, спортивные сооружения, детские сады, и в результате после 2009 года начались серьезные трудности с бюджетом (про другие причины этих трудностей давайте сейчас говорить не будем). Вот два примера. Я бы, конечно, сказал, что Калужский — более правильный, но вчера. А сегодня мы с вами в эпицентре экономического кризиса и понимаем, что в Калуге закрываются автомобильные заводы. Сегодня я не понимаю, как это скажется на регионе. Сегодня я думаю — но ведь должен же был Артамонов учитывать подобные риски?
Ну, подобного рода риски, я думаю, вообще никто не учитывал. Да кто бы из нас год назад...
Виктор Сиднев: Ну, конечно. А дороги все-таки надо строить, хотя бы потому, что сегодня — я специально с этим разбирался — большая часть жителей Московской области работает в Москве. Говорят, что 200 тысяч человек живет в Новой Москве. Но на самом деле, мы оценивали, что летом живет примерно полтора миллиона! Дороги — это же для них. Что значит — давайте остановим развитие Новой Москвы, а будем вкладываться в старую? У нас люди-то живут везде.
Троицк планирует избежать тех проблем, которые существуют на территории старой Москвы? Я имею в виду наплыв мигрантов и некая напряженность, с этим связанная, кластерное деление по этническому, по социальному, по финансовому и еще по множеству всяких признаков. Словом, все то, чем вообще любой мегаполис мира отличается от немегаполиса.
Виктор Сиднев: Я в свое время работал учителем в Калифорнии в Силиконовой долине. Там есть место Сан-Рамон, довольно известное, хорошее место, а рядом был Окленд, и это все называется Bay Area — район залива. Это два совершенно разных города! В месте, где я жил — небольшое местечко Аламо, — мы, и американцы в том числе, всегда оставляли машину и никогда не задумывались, что надо двери закрыть. А если люди приезжают в Окленд, обойдут и каждую ручку у машины дернут, чтобы убедиться, что она закрыта. Это я к тому, что расслоение все равно есть и все равно будет. На что рассчитывает Троицк? Мне троицкие жители часто ставят в укор одну фразу, которую я высказал как-то в сердцах, но я на ней настаиваю. Я сказал, что лучше жить бедным в городе для богатых, чем богатым в городе для бедных. Если вы изначально создаете среду более высокого качества, чем есть вокруг — эта среда, естественно, стоит дороже, и жизнь в этом случае в городе будет дороже, но тогда вы и социум получаете другой! И даже человек пусть с меньшим доходом, живя в этой более дорогой среде, он все равно живет лучше, чем если бы он жил там, где все соответствует его уровню доходов. Поэтому наша задача — может быть, это такой местечковый подход, как угодно его называйте — сохранить наш социум, сохранить его более привлекательным по сравнению с окружающими территориями. Тогда и приезжать к нам будут те люди, которые готовы заплатить премиальную цену, чтобы жить в этом месте. Как ни странно, такой вот способ самосохранения. Когда мы обсуждали с Высшей школой экономики и ее ректором Ярославом Кузьминовым их проект (он хотел строить университет, а вокруг — университетский квартал), мы говорили, что ни в коем случае нельзя строить многоэтажное жилье. Да, с точки зрения экономики надо бы возводить как можно больше недвижимости, но я ему сказал: «Такой квартал убьет университет, потому что будет дешевое жилье, а значит, и социум будет такой же». Я, кстати, отлично это видел во время перехода из советских времен в рыночные. В Троицке было два общежития Академии наук — таких малосемейных. В советское время там жили нормальные научные сотрудники, молодые семьи, которые еще не получили квартиру. Как только появилась возможность приватизации, тут же оказалось, что в этих двух общежитиях образовался совсем другой социум. Осталось несколько научных сотрудников, которые не успели оттуда выбраться, и они, конечно, страдали очень сильно, потому что социум поменялся просто мгновенно, что сказалось даже в масштабе всего города.
Мы сейчас говорим «старая Москва», «Новая Москва». Как Вы думаете, когда эта грань сотрется, когда будем говорить просто «Москва»? Или, может, никогда — так и будет «Новая Москва»?
Виктор Сиднев: Во-первых, ситуация ведь гораздо хуже! В том смысле, что кроме термина «Новая Москва» еще иногда говорят «присоединенные территории». Русский язык — он же такой тонкий, он всегда отражает нюансы. Например, к словосочетанию «Новая Москва» подходит термин «развитие», а к «присоединенным территориям» — «освоение». Мы хотим, чтобы было развитие Новой Москвы, а не освоение присоединенных территорий. Тут это ведь вопрос брендинга — какие эмоции у вас возникают при словах «Новая Москва». Я хочу, чтобы осталась именно «Новая Москва», чтобы этот термин вызывал положительные эмоции, чтобы при всей моей любви к старой Москве люди все-таки хотели жить в Новой.
