В этом году для поддержки российского экспорта создан Российский экспортный центр. Его возглавил Петр Фрадков, сын директора Службы внешней разведки РФ, экс-премьера Михаила Фрадкова. Как РЭЦ будет работать, и есть ли эффект девальвации в показателях российского экспорта?
Петр Фрадков Фото: Денис Вышинский/ТАСС
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Генеральный директор Российского экспортного центра Петр Фрадков рассказал главному редактору Business FM Илье Копелевичу о целях и механизмах работы компании. РЭЦ ставит себе задачу увеличения числа экспортеров в том числе с помощью поддержки среднего бизнеса, субсидирования процентных ставок для экспортеров и страхования экспорта. Петр Фрадков также рассказал, какие компании могут рассчитывать на поддержку государства и как девальвация повлияла на экспортный рынок страны.
Российский экспортный центр создан в том числе как ответ на кризис и попытка оказать реальному сектору помощь в продвижении на экспорт. На ваш взгляд, каковы основные формы этой помощи, и какими ресурсами располагает эта система?
Петр Фрадков: Да, Российский экспортный центр — это попытка консолидировать все инструменты, которые есть у государства на данный момент по поддержке экспорта, включающая в себя меры финансовой поддержки. Меры финансовой поддержки существуют достаточно давно и успешно — это кредитная поддержка экспорта, которую мы будем реализовывать через Росэксимбанк. Это специализированный банк, существующий достаточно давно. Он много лет являлся агентом правительства по предоставлению различного рода гарантийной поддержки, в том числе кредитной. Сейчас мы этот инструмент капитализируем.
Капитализируем — значит увеличиваем его уставной капитал и расширяем кредитный портфель?
Петр Фрадков: Конечно, да. С одной стороны, капитализируем его: и в этом году, и на 2016 год предусмотрены соответствующие расходные статьи бюджета — 10 млрд рублей каждый год. С другой стороны, это конкретный инструментарий, связанный с субсидированием процентной ставки. Этот год стал пилотным в рамках реализации новой стратегии по поддержке экспорта — нового механизма в рамках ВТО. Мы используем механизм субсидирования процентной ставки — возможности ее уменьшения до уровня, приемлемого с точки зрения конкурентоспособной ставки. Надеюсь, что следующий год не будет исключением. Мы сейчас работаем над тем, чтобы эта программа была продолжена и в 2016 году. Что касается экспортной поддержки, Росэксимбанк работает, уже пошли первые миллиарды. Хороший и важный инструмент — страхование экспортных кредитов. Этим занимается «Эксар» — экспортное страховое агентство России. Это более новый механизм в российской действительности, но хорошо известный в мире. Мы закрываем риски, страхуем риски экспорта, риски внешнеторговой деятельности.
Это риски просто коммерческие или какие-то специальные риски?
Петр Фрадков: Это, конечно, специальные риски.
Допустим, мы хотим поставить самолеты Superjet в какую-то страну, но, например, эта страна вводит санкции, и поставка не производится?
Петр Фрадков: Совершенно верно.
То есть, это некоммерческие риски.
Петр Фрадков: Это некоммерческие риски. Мы можем страховать коммерческие риски, но риски, связанные с различного рода специфическими обстоятельствами.
Например, изменение курса валют.
Петр Фрадков: Либо, например, экспроприация собственности, либо запрет на вывоз валюты из какой-то страны, что тоже бывает, либо просто нежелание нашего контрагента или контрагента нашего экспортера отвечать по своим обязательствам и его полная защищенность у себя на родине. Мы закрываем все эти риски. Сейчас экспортерам намного комфортнее заниматься внешнеэкономической деятельностью, потому что те риски, которые он не понимает, он может застраховать у нас.
Сегодня львиная доля в экспорте России принадлежит очень крупным компаниям — неважно, государственным или нет, но, безусловно, крупным. Может быть, они не так уж и нуждаются в поддержке? Я не знаю, растет ли у нас экспорт химии, но могу предположить, что «Уралкалий» и «ФосАгро» могут обойтись и без вашей поддержки — у них собственный ресурс огромный. Есть какой-то критерий, кому эта государственная поддержка в развитии экспорта должна быть оказана?
Петр Фрадков: Конечно, такие критерии есть. Они достаточно четко прописаны в нашей нормативной базе, потому что мы исходим из того, что финансовый ресурс, который объективно ограничен, должен использоваться максимально эффективно, и у нас, конечно, есть все списки.
Есть ограничения по размеру компании?
Петр Фрадков: Размеры — это важный момент, но по размеру мы не стали делать ограничений по разным причинам, потому что в моменте может быть необходимо, либо оправдано экономически, либо любые другие аргументы могут быть приведены, почему тот или иной проект должен быть поддержан, будь то совсем маленький проект, либо совсем крупный. Здесь у нас ограничений нет. У нас просто есть некие корпоративные лимиты ответственности, в рамках которых вопрос выносится выше.
Это уже анализ конкретного проекта, а я сейчас говорю о системе приоритетов.
Петр Фрадков: Мы можем заниматься всем. Вся наша система налажена таким образом, что мы в первую очередь должны концентрироваться на проектах среднего уровня, потому что мы считаем, что средний бизнес, средние компании и должны быть тем локомотивом увеличения экспорта как в абсолютном размере, так и с точки зрения его диверсификации. Очень важный для нас показатель — количество новых экспортеров. Это как раз наши цели, которые в конечном итоге приводят к абсолютному увеличению объемов несырьевого экспорта, но через правильные показатели, потому что наша задача — взращивать такие компании, которые могли бы поставлять на экспорт.
В систему приоритетов и алгоритм принятия решений включен, например, такой критерий? У нас есть один очень крупный, но все-таки близкий к сырьевому сегмент экспорта — химия. Допустим, пришла химия, и пришел за поддержкой экспорта, например, концерн Toyota, который будет производить RAV4 в России. В России спрос сейчас ограниченный, почему бы эти мощности не использовать в том числе на экспорт? Есть автомобили — товар с высокой добавленной стоимостью, а есть минеральные удобрения, которые уже не сырье, но очень близки к сырью.
Петр Фрадков: Очень хороший вопрос. С формальной точки зрения нам запрещено прямым образом заниматься сырьем.
Но минеральные удобрения не считаются сырьем, правильно?
Петр Фрадков: Согласен, но если есть какая-то добавленная стоимость — а она все-таки объективно есть, это не считается сырьем в чистом виде, и мы этим формально заниматься можем. И химией можем, потому что она тоже бывает разная. Многие продукты химического производства — это продукты достаточно высокой степени обработки.
Она бывает огромная.
Петр Фрадков: Совершенно верно, но формально это все-таки уже не сырье.
Металлы тоже не сырье, потому что это не руда.
Петр Фрадков: И металлы не сырье, но потому что это продукция все-таки с определенной степенью обработки. При этом мы прекрасно понимаем, что мы все равно будем концентрироваться только на подобного вида поддержке. Это, может быть, было бы проще, но это не совсем соответствовало бы нашему мандату. При прочих равных условиях мы, конечно, делаем акцент на продукцию с более высокой степенью обработки.
Даже при отсутствии равных условий, при меньшей финансовой эффективности вы не должны идти и специально помогать.
Петр Фрадков: Совершенно верно. Но мы смотрим на наши возможности в моменте. Если наша страховая емкость либо кредитный ресурс позволяют в моменте поддержать и продукцию с меньшей степенью по обработке, но поддержать, мы тем самым дополнительно загружаем при сужающемся российском рынке. Это тоже для экономики эффект — это очень важно, с одной стороны. С другой стороны, мы просто проводим наш анализ и, если мы понимаем, что мы можем безболезненно для поддержки высокотехнологичного экспорта параллельно поддержать еще и экспорт с меньшей добавленной стоимостью, — почему бы и нет?
Для бизнеса важно, какая у вас процедура. Не во всех деталях, но хотя бы в основополагающих. РЭЦ будет оказывать поддержку по кредитованию, страхованию и нефинансовой поддержке экспортных контрактов, исходя из всем понятных параметров? Или решения будут приниматься не только вами, исходя из вашей процедуры, но и по согласованию с ВЭБом, с правительством, исходя из каких-то социальных, политических факторов? Это бизнес-алгоритм (что абсолютно не осуждается), или с учетом того, что это государственная структура, это не только бизнес-алгоритмы?
Петр Фрадков:Конечно, мы живем не в вакууме, и всегда есть какой-то нюанс, который мы должны учитывать, в том числе и нынешняя конъюнктура и какие-то текущие фокусы, которые ставит правительство. Наш основной принцип — это прозрачность: прозрачность процедур, прозрачность нашей деятельности. Поэтому мы за то, чтобы наш клиент, наш потенциальный партнер четко понимал последовательность наших действий, а главное — логику принятия решений. Поэтому мы за бизнес-процедуры. Это будет четко прописанная процедура, понятная для нашего контрагента. Да, она будет немного разная в вопросах финансовой устойчивости, объема рисков, которые мы принимаем: мы должны следить за нашими возможностями, чтобы не взять на себя обязательств больше, чем мы можем объективно выполнить, и мы всю процедуру выстраиваем именно таким образом. С точки зрения нефинансовых мер поддержки — другой подход, потому что мы, по сути, не берем на себя финансовые обязательства в этой части, как Российский экспортный центр, но мы берем на себя обязательства лоббистского толка. Мы берем на себя обязательства консультационные, продвижения товара на внешний рынок, способствования в вопросах защиты прав интеллектуальной собственности, решения вопросов в каких-то международных арбитражах, если речь идет об ограничении доступа российских товаров на рынок. Очень важны вопросы логистики, потому что часто компания не очень хорошо понимает и знает, как воспользоваться возможностью нашей инфраструктуры. Да, это не ложится на наш баланс, но мы все равно берем на себя обязательства перед партнером по решению этих вопросов. Партнер должен четко понимать, на что он может рассчитывать, сколько это может занять времени, какие шаги мы должны предпринять и, если что-то объективно не получилось, почему так случилось. Не потому что мы недоработали либо некачественно выполнили свою работу, а потому что сложилась объективная реальность, которая не позволяет это сделать. Поэтому мы за прозрачность, за четкое соблюдение процедур.
Механизм — это в основном дотирование процентной ставки или степени, система субсидий, которая напрямую попадает на предприятие? Это очень важно, потому что субсидированная процентная ставка — это не совсем рыночное, но это по крайней мере нельзя украсть. Хотя, наверное, можно при определенных условиях — как минимум прокрутить деньги.
Петр Фрадков:Мы на это обращаем большое внимание. При желании можно выстроить любую схему. В начале нашего разговора я специально сослался на процедуры ВТО, потому что мы здесь не изобретаем велосипед: весь мир, промышленно развитые страны, которые давно задумались о системе поддержки экспорта и в государственной системе поддержки экспорта реализуют свои задачи, давным-давно уже придумали механизм. Он есть — очень четкий, очень конкретный. Россия, присоединившись к ВТО, часть обязательств на себя уже взяла. Каким образом государственно можно поддерживать экспорт? Некоторые инструменты, которые я назвал, это разрешенные виды субсидий. Они тоже должны быть прозрачными: в любой момент информация может быть предоставлена коллегам, в частности, по ВТО.
Да и по конкурентам на рынке тоже, потому что должно быть понятно, почему кто-то воспользовался государственной льготой, а кто-то нет.
Петр Фрадков:Сто процентов. Вся система поддержки экспорта в странах, которые присоединились к основополагающим документам, заключается в том, что страны должны конкурировать на международном, глобальном рынке не стоимостью ресурсов, а качеством продукции. Таким образом через сложную систему формул и расчетных механизмов стоимость ресурсов должна быть приведена плюс-минус к одному уровню. Если ты не приводишь — это твоя проблема, но если ты хочешь субсидировать свой экспорт, то делай это по тем правилам, которыми пользуются все. Тогда мы говорим о настоящей свободной конкуренции на внешнем рынке. Такая логика. Конечно, есть миллион нюансов: всегда есть исключения, всегда есть те, кто не особенно соблюдает, но они и штрафуются по этому поводу. Что механизм страхования экспорта, что механизм субсидирования процентной ставки для импортера — это все сто процентов разрешенные виды государственной поддержки, существующей в мире, и все ими пользуются без ограничений.
Основной элемент именно поддержки экспорта — субсидирование процентной ставки. При этом кредит может выдаваться любым банком? Российский экспортный центр и Росэксимбанк будут просто компенсировать?
Петр Фрадков:Пока не так, но мы можем к этому в будущем прийти, и Росэксимбанк тоже может быть и распределителем такого вида субсидий на коммерческие банки. Но это второй этап. А пока у нас всего лишь два банка, которые имеют право по соответствующим нормативным документам субсидировать свою же процентную ставку, — это Росэксимбанк, который входит в контур Российского экспортного центра, и это сам Внешэкономбанк. Что Росэксимбанк, что ВЭБ — это некие институты развития, которые имеют свою функцию. Они не конкурируют с коммерческими банками по другим вопросам, поэтому здесь нет конфликтных интересов.
Теоретически вы считаете эту модель, когда только один такой канал, по которому могут субсидироваться ставки, идеальной? Или все-таки еще более прозрачная ситуация, когда не у любого, но хотя бы из первой десятки банка, к критериям которого есть доверие, есть клиент — какое-то экспортное предприятие, и коммерческий банк может кредитовать на одну ставку, но вы как структура поддержки экспорта субсидируете ее часть, и при этом будет две контролирующие финансовые инстанции — сам банк и вы.
Петр Фрадков:По моему личному мнению, это должна быть распространенная практика для тех банков, которые хотели бы поддерживать и финансировать экспорт. Это мое убеждение, и это не новость, я на всех возможных площадках всегда об этом говорил. Это будет на благо экспорту: чем больше заинтересованных финансовых институтов, тем больше конкурентной среды, тем больше борьба за экспортера и разделение рисков, более качественное обслуживание экспортеров. Наша задача — не поддержать банк, а поддержать нашего производителя, создать еще один банковский инструмент в самом широком смысле. Я думаю, это будет на благо. Но мы должны двигаться поступательно, потому что пару лет назад такого инструмента еще в принципе не было в стране, как три года назад не было инструмента страхования экспорта.
На данном этапе большая очередь за получением субсидий?
Петр Фрадков:Конечно, очередь приличная, но при этом мы понимаем, что ресурс все-таки конечен. Мы трезво смотрим на ситуацию, которая с возможностями бюджета не такая радужная, поэтому мы объективно оцениваем возможности, которые есть у нас и у бюджета, и вводим определенные критерии. Причем мы их вводим тоже достаточно публично — обсуждаем на уровне руководства, чтобы поддержать правильный экспорт — высокотехнологичный, чтобы была максимальная доля российской составляющей, чтобы был максимальный эффект от вложенного и потраченного в данном контексте бюджетного рубля.
Сколько времени в среднем занимает рассмотрение заявки? Наверное, отказ можно получить быстро?
Петр Фрадков:Отказ можно получить очень быстро. По формальным критериям это вопрос нескольких дней — просто первый беглый анализ.
Если дверь приоткрылась, дальше сколько может продолжаться?
Петр Фрадков:Если дверь приоткрылась, все зависит от проекта. Это же не только от нас зависит: так как это по сути государственная расходная статья, мы согласовываем это еще с профильными ведомствами.
То есть очень большая процедура.
Петр Фрадков:Мы научились с коллегами делать это достаточно быстро, и в министерствах это занимает тоже несколько дней. Все вместе — не только сама субсидия как результат, еще надо проанализировать проект — в любом случае до месяца может занять.
Месяц — это совсем не много. Хорошо бы, если так.
Петр Фрадков:Я оговариваю, чтобы меня потом не обвинили в шапкозакидательстве, я имею в виду комплект полный материалов, какой есть для анализа сделки в целом.
Без его коррекции.
Петр Фрадков:Да.
В заключение — несколько общих оценок по состоянию нашего экспорта. Мы наблюдали за конференцией, которая здесь проходила. Центр международной торговли готовил очень серьезную статистику. Пока, к сожалению, мы в цифрах экспорта не видим эффекта девальвации, на который всерьез рассчитывали. В каких секторах, вы считаете, это движение может начаться быстрее всего?
Петр Фрадков: Я бы не делал из эффекта девальвации какую-то панацею, потому что он очень разный в зависимости от отрасли. Если мы говорим про отрасли с меньшей добавленной стоимостью, этот эффект, несомненно, больше. Если мы говорим про сложно структурированные отрасли, отрасли с высокой добавленной стоимостью, а тем более отрасли, где объективно используется импортный компонент, эффект меньше. Я бы эффект девальвации не ставил во главу угла. Да, это очень важный в моменте процесс, и мы должны использовать эту возможность как некий рывок, который позволяет немножко ускориться. Но это не системная мера — это такой момент у нас сейчас. Что касается в целом экспорта, цифры разные. Из-за ситуации с девальвацией в стоимостном формате, конечно, экспорт упал. Мы это понимаем, потому что у нас многие контракты в том или ином виде все равно заключаются в валюте, и тут нюансы чисто расчетные — он не может не падать по объективным причинам. В физическом аспекте экспорт растет. При этом, конечно, могут быть вопросы к методике расчета физических объемов, и мы с коллегами из Минэкономразвития думаем, как эту задачу решить, потому что сейчас сложно считается. Грубо говоря, рельсы мы считаем вместе с микросхемами. В этом плане мы четко видим прирост экспорта в физическом объеме, что тоже важно. Даже в стоимостном формате, если выделить совсем высокие технологии, они растут относительно всех объемов экспорта. Это все уже такая казуистика, просто приведу один пример — вагоностроение. Если бы не экспорт, то ситуация в вагоностроении в России была бы намного сложнее.
Вам удалось выйти на экспорт? В начале этого года мы про это много рассказывали, как останавливались заводы, а перевозчики не хотели, чтобы им силой и на условиях снижения объема перевозок навязывали эти самые вагоны. А потом мы про эту тему забыли, честно говоря. Неужели удалось на экспорт выйти?
Петр Фрадков: Сейчас практически две трети всего производства вагонов в России экспортируется. Это происходит на сто процентов через инструментарий Внешэкономбанка и Центра. Если бы этого не происходило, конечно, ситуация была бы совсем другой. Хотя по объективным причинам в абсолюте экспорт меньше, но именно глобально. При этом экспорт вагонов резко вырос.
Если это так, если они работают, то это просто огромный вклад.
Петр Фрадков: Это конкретный аргумент, почему поддержка экспорта — это очень важное сейчас направление, сфера преломления и приложения усилий государства с точки зрения экономической политики в целом, потому что это позволяет держать производство на плаву. Да, всегда возникают вопросы качества, конкурентоспособности, но эти вопросы надо решать параллельно. Мы сейчас пытаемся выстраивать работу и по автомобилестроению, и по сельхозпроизводству.
Про автомобили хочу спросить отдельно, потому что по транспортному машиностроению спрос резко сократился. Действительно, спасением должен быть выход брендов, особенно международных, которые здесь производят, на рынок. Есть какие-то предпосылки на данный момент?
Петр Фрадков: Работаем активно со всем перечнем производителей, которые есть в стране, будь то чисто национальные, будь то компании — международные бренды с высокой степенью локализации, работаем отдельно и работаем над дорожной картой как по финансовым мерам, так и по нефинансовым мерам, по регуляторике, чтобы максимально и оптимально выстроить цепочки вывода произведенной в России автомобильной продукции на внешний рынок. Это уже происходит, и уже осуществлен не один десяток миллиардов рублей поддержки по линии РЭЦ. Наверное, что это сейчас приоритет — те сложности, которые испытывает отрасль. В этом я вижу в том числе и нашу задачу.
