Алена Владимирская: пандемия критически снизила вознаграждения топ-менеджеров

Алена Владимирская: Это не я придумала. Честно говоря, уже даже не помню, кто это придумал. Мне кажется, что люди, которые это придумали, меня троллили. Я, наверное, один из самых известных людей, занимающихся подбором персонала. Сначала это была сфера интернета, диджитал, медиа. А дальше фактически это стала вся страна, потому что все бизнесы пришли в диджитал, в интернет: и стройка пришла, и госсектор пришел, и банки. Я к чему это? Знаете, кем до последнего времени был хедхантер? У тебя есть визиточка, условно, какого-то хедхантера, значит, ты уже крутой, потому что ты ему можешь позвонить. А я пришла такая, знаете, не то чтобы совсем с улицы — из Сорбонны, из Mail.ru Group, из всего прочего, но я в эти правила не играла, они мне не близки. И поэтому такая: а давайте я буду в Facebook честно писать о том, как трудоустроиться топ-менеджером, давайте я размещу вакансию, в которой зарплата миллион — «смотрите, есть такая вакансия».

Алена Владимирская: Все так, да.

Алена Владимирская: Так делаю я. Но так делать не стоит, потому что дальше вас смывает поток откликов. На эту вакансию начинают откликаться все — а вдруг повезет. И вы за час получаете в почту 2-3 тысячи писем. Меня, например, в Facebook читает 180 тысяч человек, ну и 2-3 тысячи с этого получить легко, потому что люди начинают шерить, друг другу присылать.

Алена Владимирская: Никакого.

Алена Владимирская: Да, Владимирская зазналась и не отвечает. Объясняю: толку от этого никакого, если вы правда просто хотите закрыть эту вакансию. Если вы хотите дальше из этого сделать для себя большой так называемый кадровый резерв, распределить людей и дальше им присылать те вакансии, которые им подходят, с ними коммуницировать и делать из этого, например, нормальное хантинговое агентство, то в этом есть довольно большой толк, потому что ты набираешь базу, которая делится следующим образом: вообще невменяемые люди — и таких в интернете довольно много, давайте будем честны; люди очень вменяемые, но не соответствующие этой позиции, и дальше им надо присылать другое; третьи — люди вменяемые и соответствующие этой позиции, но которых по какой-то причине конкретно на эту вакансию нельзя. Например, компания сказала: мы не смотрим из того-то, из того-то, из того-то, вам нельзя. И четвертые — люди абсолютно подходящие. С людьми абсолютно подходящими вы начинаете переговоры об этой позиции, а всем остальным вы начинаете предлагать другие позиции, кроме невменяемых людей. Вот это так работает.

Алена Владимирская: Во-первых, этот процесс чаще всего на бумаге существует, или если даже существует реально, то как бы как отдельный формальный процесс, который надо пройти.

Алена Владимирская: Во многом да.

Алена Владимирская: Во многом да, для комплаенса. В реальности, когда ты показываешь, говорят: окей, смотри, вот этот интересен, этот интересен — и их тоже потом пропустят. То есть, вероятнее всего, будет с ними встреча другая. У вас сначала тогда с ними будет встреча с лицом, принимающим решение, а потом — «слушай, а теперь пройди», при этом на этой стадии «а теперь пройди» иногда бывают срывы. Например, служба безопасности нарыла чего-то.

Алена Владимирская: Тут уж святое. Или еще что-то случилось, например, кандидат за это время вдвое поднял свою зарплату, такие вещи тоже бывают, когда люди сначала «ой, хочу», а потом — «ой, я чувствую, что тут я востребован».

Алена Владимирская: Да, все может быть. Но, в принципе, вся эта штука строится по двум вещам. Либо просто по процедуре (понятно, есть компании, которые жестко идут по процедуре), а чаще всего в таких компаниях, работающих в России, причем не только в российских, она работает так: вот эти — по процедуре, а этих двух — сначала к лицу, принимающему решение, а потом, если они понравились, то по процедуре. Если же все идет по процедуре жестко, то тут это главная беда. Дело в том, что решающего слова нет ни у кого. Оно, конечно, у лица, принимающего решение, но до него доходит... Вот главный ужас хантинга, причем не только российского, в Европе этого больше.

Алена Владимирская: Да, ужас трудоустройства строится на том, что если тебя ведут по процедуре, то на первичном этапе отбора сидит девочка-эйчар, у которой чаще всего очень маленький опыт и уж точно очень маленькое понимание бизнеса компании. Очень редко почему-то на начальном этапе отбора в компании сидят умные, профессиональные люди. Бывает, но редко. И дальше девочка работает...

Алена Владимирская: Нет, как поиск каких-нибудь 1990-х годов, когда поисковики только начинались. Они даже не по ключевым фразам, а по ключевым словам смотрят. Условно, есть какой-то конкретный опыт, образование такое-то, возраст такой-то. И она, поскольку не понимает бизнеса...

Алена Владимирская: Погодите, еще до интервью речь не дошла, мы говорим про резюме. Так вот, до этого этапа, если резюме немножко другое, но крутое, то через девочку по процедуре пробиться невозможно, если — внимание! — тебя не ведут люди уровня, условно говоря, есть шесть-семь фамилий хантеров, именно моего уровня, влияния. То есть у меня, например, бывают такие вещи, что идем по процедуре, кандидата запороли, я звоню или пишу лицу, принимающему решение, это всегда доступ к первому лицу, я говорю: «Смотри его». Он такой: «Не буду». Я говорю: «Смотри его, я настаиваю, вам надо посмотреть именно этого человека, он вам нужен». И тут вопрос влияния именно лички, то есть ты можешь пробить эту процедуру. У меня были случаи и не раз, когда я, например, говорила следующее. Во-первых, мало кто знает, что хедхантер — это вообще профессия очень жесткая, потому что мы все время рискуем собственными деньгами. Если человек вышел на работу от нас и не прошел испытательный срок, мы либо делаем бесплатную замену, либо — внимание! — возвращаем весь гонорар.

Алена Владимирская: Человек отработал, если это топ-менеджер, шесть месяцев, за это время мы эти деньги приняли. У нас есть люди, офис, прочие расходы, мы потратили на этот поиск довольно большое количество ресурсов. Если мне говорят, не замена, а вернуть деньги, я должна вернуть всю сумму — неважно, без вычета расходов. Поэтому мне очень важно вывести человека, который проработает долго. Поэтому пару раз я говорила следующую историю. Например, я твердо знаю: вам нужен этот человек. Этот профессионал вам нужен. Вообще, мы всегда рискуем деньгами, а здесь я рискну следующим: я не возьму сейчас этот гонорар, вообще ничего, пока этот человек не пройдет испытательный срок. Я уверена, он вам нужен. Всегда это срабатывало. Я не говорю, что я хедхантер, у которого не бывает ошибок. У всех бывают, у меня тоже бывают, и возвраты денег бывают, и человек не прошел испытательный срок и замены бывают. Но ты эту систему можешь пробить сейчас, к сожалению, только своим личным брендом, условно говоря, звонком: «Нет, я ручаюсь, смотрите его». Это, конечно, ужас и кошмар нашего времени. Я не против процедур. Это чрезвычайно важная вещь, потому что она правда открывает двери, что называется, кандидатам с улицы, но убирает блат. Но из-за того, как она чаще всего работает в компаниях, ее результат хуже, чем было бы по блату.

Алена Владимирская: Меньше.

Алена Владимирская: Мы много работаем с европейскими компаниями по хедхантингу. Сейчас, в пандемию, меньше, а раньше работали очень много. Уровень профессионализма рядовых рекрутеров и уровень процедур чудовищен по сравнению с Россией. Но есть, с другой стороны, большой плюс, чем они отличаются: там нет такого унижения соискателя. Чаще всего рекрутер в Европе хуже образован с точки зрения понимания должности, понимания бизнеса, у него хуже построены эти процессы автоматизации. Какая-нибудь хваленая компания, в которой мечтают работать все, может взять кандидата, потом исчезнуть с этим резюме на шесть месяцев, потом вернуться и сказать: мы подумали, мы начинаем смотреть. Но при этом чем они отличаются в хорошую сторону от нас, — там нет этой истории «вас много, а я одна». Во-первых, вам там точно дадут очень хорошую обратную связь, почему вы не прошли, чего вообще нет в России.

Алена Владимирская: Не просто вежливо — вам дадут хорошую обратную связь: на наш взгляд, вам не хватает этого, этого и этого, если вы это доучите, доберете, потом обращайтесь к нам. Во-вторых, вас будут вести от этапа к этапу, помогая, рассказывая: сейчас вы будете общаться с таким-то человеком, он у нас занимается тем-то, и там ключевое это. Этого в России нет вообще, из серии: завтра у вас собеседование с Иван Иванычем. Кто такой Иван Иваныч? Рекрутер не отвечает, ничего не происходит. В этом смысле, как ни странно, в Европе больше душевности, но с процедурами еще хуже, чем у нас.

Алена Владимирская: Можете. Но, во-первых, я бы на вашем месте посмотрела еще людей, которых вам приводят, потому что довольно часто там могут оказаться люди сильнее.

Алена Владимирская: Почему вы их не разглядите?

Алена Владимирская: Это важно. Но, с другой стороны, я никогда не видела такого количества болезненных разводов по работе на высоком уровне, как в тех случаях, когда брали кого-то по личке. «Мы друзья» и так далее — а потом это все на первых же приличных деньгах или на первом же провальном проекте уходит в такой конфликт, в такое мясо. Поэтому я бы очень вам советовала тут ограничивать. Я работал с этим человеком, мне с ним хорошо, я его держу первичным кандидатом — подойдите к вашему эйчару, скажите: давай мы денег на агентстве сэкономим, я хочу его. Но пусть агентство покажет, что еще. В результате с рынка может прийти человек круче. И в этом смысле для вас вопрос: вам хочется трудоустроить вашего знакомого друга? Ну такое. А вдруг с человеком с рынка вам комфортнее и интереснее?

Алена Владимирская: Вероятнее всего, честно, вы разосретесь. Причем совсем в мясо. Если это выводится на высокий уровень, через какое-то время практически все дружбы сходят если не во вражду, то в отсутствие дружбы.

Алена Владимирская: Давайте я сначала пошучу. Последнюю неделю я с трудом отбиваюсь от спроса на модераторов Clubhouse. Это прямо хит хитов, ищут все компании, причем по интернету ходит мем, а он не мем: «Ищу специалиста по Clubhouse с опытом работы три года». Все ржут, а я объясню, как возникла эта вакансия. Это опять же от девочек-рекрутеров. Так как она вообще, вероятнее всего, плохо понимает, что такое Clubhouse, она взяла стандартную вакансию СММ-щика, которая уже описана в ее компании. Там стоит опыт работы три года. Что такое Clubhouse? А, это еще один вид СММ. Условно, мы сеем в «Одноклассниках», во «ВКонтакте», в Instagram, в YouTube. Что там стоит? Опыт работы три года. Ну и зашибись, поменяла YouTube на Clubhouse и вперед — и запустила. Все такие: «Ааа!» А у нее-то все нормально. Кого ищут? Если говорить по серьезке, то постпандемия вообще изменила в очень многих бизнесах понимание функций. Вроде ищут тех же самых, стали много искать эйчаров, финансовых директоров, коммерческих директоров, продакта, но название то же, а внутри все не то. Про что идет речь? Первое: все поняли, что эта штука про кратный рост — не про сейчас, и все про такую немножко протестантскую экономику. То есть найти внутри какие-то небольшие точки роста, очень сильно пересмотреть экономику, уменьшить косты, выйти на какие-то новые направления, но без денег...

Алена Владимирская: Нет, это уже не про способы. Полгода назад это были способы выживания, а сейчас это про протестантский рост. То есть это рост без ресурсов, и не надо нам капитализации в 800 тысяч процентов, а нам надо тихонечко расти, но без того, что деньги будут где-то через два-три года.

Алена Владимирская: Да, не делая кассовых разрывов. И от этого очень поменялся спрос к людям. Сейчас практически исчез спрос, который во многом в России определил в последние годы, прости господи, Герман Оскарович Греф: визионерство, на будущее, что мы станем большой технологической компанией или мы пойдем в лидеры какого-то сегмента. Компании разделились на два типа: есть очень большие компании, типа «Сбера», ВТБ, которые продолжают это, или, условно, «Яндекс», Mail.ru Group, они про визионерство. И они, конечно, переделивают рынок. «Сбер», который сегодня отчитался о доходах уже не в банковском сегменте, — это вполне себе история. Mail.ru Group или «Яндекс», которые лезут в доставку, в еду, «Яндекс», который выделил прям отдельным предприятием свое «Такси», «Лавку», «Еду» и прочее, — это, конечно, про передел рынка. Но это прям гиганты-гиганты. А при этом даже очень большие компании, но не гиганты, сказали: «Тихо! А мы стоим». Мы выжили в пандемию, и это круто, потому что это был в том числе вызов для очень больших компаний, которые к этому были не готовы, например для нефтяных: нефти нет, денег нет, ничего нет.

Алена Владимирская: Да. Нефть есть, а никому не надо. Они такие: «Спокойно, мы выжили. А дальше мы хотим...» Что такое любой бизнес? Это же про прибыль. «Мы хотим расти, но тихонечко. Эти пусть будут визионерами, а мы — про такие шажочки». И тем большим компаниям нужны визионеры и руки, которые это визионерство делают. Но в основном бизнес, если мы говорим про уровень топ-менеджеров и близкий к топам, то они такие: а нам надо осторожного менеджера, но при этом умного и современного. Косты сейчас иначе не урезать, как на какой-нибудь автоматизации, на каком-нибудь устойчивом развитии, но нам больше не надо консультантов, эти огромные проекты — ты нам сделай тихонечко эту грядку, и мы два-три года тихонечко порастем, посмотрим, что будет и экономически, и политически, и с точки зрения пандемии, и дальше вырулим. Поэтому пришло время современного, но осторожного менеджера. Этого в России не было давно. Потому что у нас же всегда эта история: либо резко в рост, либо антикризисник, который режет все. Антикризисники были очень нужны год назад на пандемию.

Алена Владимирская: Где-то могут, где-то — нет. Обычно антикризисник к этому не приучен вообще. У него задача — мы режем все, чтобы PnL (Profit and Loss, сравнение доходности и убыточности. — Business FM) у нас была хорошенький. Визионер не приучен к этому вдвойне.

Алена Владимирская: Потому что это «мы летим в космос, мы второй Маск…»

Алена Владимирская: Да. «Мы же про идею, мы же про смыслы». Я не говорю, что это плохо. А такие современные управленцы правда могут из PnL вытащить какой-то новый смысл, но без потери денег. Это, на самом деле, ни визионеры, ни собственно антикризисники не умеют. Некоторые антикризисники еще как-то переучиваются, визионеры не переучиваются вообще. Поэтому потребовались такие...

Алена Владимирская: Да, это правильная история, это про такого реалиста. И поэтому очень изменилась и потребность в людях, и, кстати, процесс собеседования. Садится собственник или садится первое лицо, и он стал в этом смысле более открытый. Стали больше открывать цифры. Например, раньше какой-нибудь топ-менеджер говорил: «А покажите ваш PnL за последние два года перед тем, как я приду». И в результате все равно тебе ни черта не показывают. А сейчас: «Ты сам, пожалуйста, посмотри и из этого нам расскажи, что и как можно сделать». В этом смысле стали какие-то более реальные вещи происходить. И ищут на более реальные деньги — вознаграждение топ-менеджеров снизилось критически. И причем оно снизилось, прежде всего, в фиксированной части. Условно, на треть оно снизилось в целом.

Алена Владимирская: Слушайте, количество людей из нефтянки, которые приходят с такими круглыми глазами: «Блин, как жить-то?» Потому что они выходят на рынок и вдруг обнаруживают: «Что, 100 тысяч — это зарплата? Хорошо, а сколько раз в месяц будет премия? Как это — еще раз в год премия в один оклад? Вы вообще о чем?» Практически во всех отраслях, включая IT, про которую все так рассказывают, система вознаграждения топ-менеджеров очень изменилась. В фиксированной части где-то уменьшили, где-то просто не выросли, но фикс не растет практически нигде. Везде может расти KPI-ная часть, везде сейчас очень активно раздается вознаграждение опционами. И это недутые опционы, потому что большое количество компаний правда собирается идти и на IPO, и на разные другие биржи, такой серьезный бум, и поэтому к опционам относятся серьезно, а не как когда-то. Но в целом эта история «я хочу прийти на миллион, а лучше полтора фиксом, а KPI чтобы занимал не больше 20%» — эта штука умерла в пандемию. Она и до этого-то жила плохо, а пандемия прямо ее похоронила.

Алена Владимирская: Для того чтобы сделать бизнес в Clubhouse, не делайте бизнес в Clubhouse. Это та социальная сеть, где все держится на доверии. Как только вы начинаете там что-то продавать, тем более втюхивать — все, вы на этом умерли.

Алена Владимирская: Да, но Clubhouse в этом смысле немножко меньше, потому что это соцсеть активного взаимодействия. В отличие от Instagram, где ты просто выложил фоточку и ты звезда, либо говорите мне о том, какая я звезда, либо я забаню ваши комменты, то здесь к тебе может прийти эксперт и, извините за такое слово, по щам тебе надавать так, что мало не покажется.

Алена Владимирская: Да. И ты в этот момент уже не можешь его убрать из спикеров. Ты выглядишь вообще идиотом, и тебе приходится доказывать, что ты не идиот, или уходить со своего эфира, что ты идиот. Мне Clubhouse был очень интересен, потому что в начале туда зашли очень интересные люди, которые много интересного рассказывали. Одна из самых интересных вещей, о которых я слышала: Тиньков после своего двухлетнего молчания, связанного с болезнью, первый свой публичный эфир проводил в Clubhouse и рассказывал о том, чем он будет заниматься, отвечал на вопросы — это было дико интересно.

Алена Владимирская: Есть категория людей, первая часть Clubhouse: неважно, где бы они ни выступали, то есть Тиньков первый раз после двух лет молчания, где бы он ни выступал, если бы я об этом узнала, туда бы я и пошла слушать. Потому что это интересно, причем это же большая личностная история. Он рассказывал, каким он стал. Это метаморфоза. Не дай бог кому-нибудь такую онкологию переживать. Условно, как она изменила его, его взгляды на бизнес. Это драматургия, это дико интересно. И в этом смысле Clubhouse или Первый канал, или что-нибудь такое — да какая разница, я бы пошла. Есть категория людей, для которых «мне неважно, какая это площадка», а есть категория людей, для которых «мне важно». Например, Центробанк проводил эфир про цифровой рубль. И я бы в жизнь не пошла слушать. Я бы послушала из серии «работа», примерно понимая, какие люди нужны и что как с ними делать. Может быть, забежала на 15 минут послушать левым ухом. Но когда в ответ пошли эксперты из разных коммерческих банков, из финансовых агентств, просто те люди, которые в этом понимают, эта история уверенности Центробанка... Люди же вещают уверенно, а когда ты не очень понимаешь, тебе кажется: значит, правду говорят. А тут пошли другие люди, и ты понимаешь, что они профессионалы. Они начали говорить: «Нет, а давайте конкретненько». И это становится интересно именно в Clubhouse, потому что пока никто не дает такой возможности. На радио, условно, один-два приглашенных эксперта, один-два звонка. Не мне вам объяснять, что звонки чаще всего (никого не хочу обидеть) довольно шизофренические. А тут ты понимаешь, что в диалог к тебе приходят неожиданные эксперты. И они прям эксперты. То есть ты поднимаешь экспертов. И это интересно. Плюс Clubhouse выделил новых звезд, которые про те темы, которые тебе неожиданны. Например, я с огромным интересом слушала эфиры по палеонтологии. Я в детстве, как многие люди, мечтала…

Алена Владимирская: Да. А тут ты уже не в детстве, и тебе рассказывает реальный чувак, который на этом помешан, и он тебе рассказывает какие-то дико интересные вещи. Или девочка, которая оказалась великолепным экскурсоводом по Риму, по которому я дико скучаю, она рассказывала какие-то очень интересные исторические вещи. Это такое народное радио, которое вытащило других людей, которых ты тоже можешь спросить: «Слушайте, а я ходила по этой Вилле Адриана, а зеленый пруд непонятный. Вы мне расскажите, что и как» — и тебе отвечают. Но если в целом говорить про Clubhouse, я не очень понимаю, какое количество интересных людей, которых можно слушать, еще появится в ближайшее время. Эфир требует новизны. При этом если ты заявляешь интересную для людей тему, то даже от того, что Clubhouse сам не сильно сейчас прибывает, у него прошел пик скачиваний, то аудитория у тебя держится и нарастает. Например, у меня есть моя утренняя по понедельникам история. Каждый понедельник с 9:30 утра мы обсуждаем три самые интересные кадровые темы и три самые интересные вакансии в неделю, и аудитория растет. Сколько я времени провожу? В понедельник это занимает два часа.

Алена Владимирская: Да, часть из них становится моими клиентами, потому что и радио, и хантинг — это бизнес и доверие. То есть когда ты слышишь человека, когда ты слышишь, как он говорит, ты, вероятнее всего, к нему придешь — либо отдашь вакансии на хантинг, либо придешь на карьерное консультирование. Я периодически слушаю те эфиры, которые мне интересны. Другой вопрос, что очень сложно их найти.

Алена Владимирская: Да. Поэтому я захожу вечером пару раз, чтобы понять, что там происходит. На самом деле, из Clubhouse уже на моем уровне можно делать бизнес, но я не буду эти заниматься, именно потому что это рынок доверия. Сейчас в день возникает два-три предложения на тему «Алена, проведите у нас комнату».

Алена Владимирская: Там ведь какая история. Да, все партизаны, но выживают и растут только те комнаты, где есть модераторы и где есть сценарий. Поэтому большое количество комнат просто не выживают, разваливаются, потому что этого нет. То есть управлять этим надо. Драматургия у твоего эфира должна быть.

Алена Владимирская: Да, конечно. И уводы от темы, когда тема комнаты одна, а ушли в другую. Я вчера ругалась в одной такой комнате. Комната «Подбор айтишников», а ушла вообще непонятно во что. Это очень зависит от личности модератора, от того, кто эту комнату ведет, насколько ты собираешь людей, насколько ты можешь сказать «нет» человеку, даже если пришел кто-нибудь крутой, сказать «нет, ты не по теме», при этом не вызвав скандал. Насколько ты следишь за таймингом. Это все, конечно, очень важно. Если возвращаться к теме про бизнес и про Clubhouse, поскольку я, видимо, единственный хантер, раскрученный в Clubhouse, то в среднем примерно дважды в день ко мне приходят с предложением «проведи эфир». Это либо виртуальные собеседования в Clubhouse, либо просто поговорим про HR в нашей компании, про такие темы. Суммы, которые сейчас называют, минимальная от 25 тысяч, сегодня мне пришла сумма в 150 тысяч за час. Я знаю, что Варламов анонсировал — я не знаю, брал он эти деньги или не брал, но анонсировал 900 тысяч. И 500 тысяч за то, что он помолчит. Я не знаю, предлагали ему это реально или не предлагали…

Алена Владимирская: Да, и обозначить ее. Просто то, что 150 тысяч за час эфира предлагают, — я это видела сегодня в письме, которое мне пришло. Я этого делать не буду — и не потому, что не люблю деньги. Мне это не очень интересно. У тебя возникают определенные обязательства. Если тебе заплатили 150 тысяч, это как коммерческий эфир. Ты говоришь: это коммерческий эфир, я не могу спросить у работодателя «а почему вы такие дураки и, например, зарплату задерживаете», а проводить эфир и рассказывать «Петр Иванович — такой прекрасный человек» — нет.

Алена Владимирская: Конечно, поскольку аудитория такая, это все что связано с инструментами инвестирования, все что связано с поддержкой private banking, и третье — это виртуальное собеседование. Мне кажется, уже все банки провели. При этом все коллеги честно понимают, что виртуальное собеседование в Clubhouse никаким собеседованием не является. Это витрина: вот мы так прогрессивно, круто нанимаем людей.

Алена Владимирская: Они рассказывают простую историю: собирают двух-трех экспертов и, например, говорят: «Давайте проведем эфир, во что сейчас вкладываться».

Алена Владимирская: Сейчас, я думаю, не очень много. Я думаю, сейчас человек под 300, а на первых эфирах про инвестирование было тысячи полторы-две. Нормальной сейчас в Clubhouse считается комната, которая утром собирает больше тысячи человек… Но на самом деле утренних комнат, которые собирают больше тысячи человек, я кроме своей не припомню — именно потому что утро. А вечером нормальная комната набирает от трех тысяч, и очень хорошая набирает от пяти тысяч. Это в российском [сегменте Clubhouse]. В европейском, как ни странно, поменьше. Две тысячи — это шикарная комната. Если, конечно, к вам не приходит на эфир Илон Маск или Цукерберг. Но это космос, держат руками сервера, чтобы все не упало. Верю я в будущее Clubhouse или не верю? Я точно верю во второй пик Clubhouse, когда откроется приложение для Android, потому что все пойдут смотреть. Дальше все зависит от нас. Один важный вопрос: нам есть что сказать друг другу или нет?

Алена Владимирская: Вообще. Понятно, есть люди, которым есть что сказать. Понятно, есть профессиональные журналисты, которым есть что сказать, но непонятно, зачем говорить это постоянно на этой площадке. А нам как просто людям есть что сказать друг другу? Если есть, Clubhouse, конечно, изменится. Там будут, конечно, очень массовые события — например, когда Цукерберг пришел. А все остальное уйдет в более приватную комнату на 100-200 человек с обсуждением каких-то интересных, актуальных тем.

Алена Владимирская: Пока там растет совершенно другая история, очень печальная, все эти «успешный успех, прокачай себя».

Алена Владимирская: И этой истории инфобизнеса там, конечно, стало очень много, и это пугает.