16+
Вторник, 19 марта 2024
  • BRENT $ 86.67 / ₽ 7972
  • RTS1125.62
24 февраля 2021, 09:02 Компании
Спецпроект: Строго по делу

«Виновата фраза в ролике»: какие кейсы могут стоить карьеры и какого пиарщика не возьмут на работу?

Лента новостей

Кризисные коммуникации изменились: раньше это были так называемые споры хозяйствующих субъектов, кейсы про заводы и суды, а теперь компании пытаются решать проблемы, касающиеся бодипозитива, феминизма и других острых вопросов, рассказывает создатель коммуникационного агентства Comunica Михаил Умаров

Михаил Умаров.
Михаил Умаров. Фото: Михаил Умаров/Facebook

Что волнует представителей креативного класса и как лестница признания превратилась в трамплин хайпа? Об этом поговорили создатель коммуникационного агентства Comunica Михаил Умаров и главный редактор Business FM Илья Копелевич.

Наш гость сегодня Михаил Умаров — создатель коммуникационного агентства Comunica, широко известный в относительно узких кругах человек. Его считают гуру корпоративного пиара, который создал великолепный образ «Билайна» в его золотой век, в конце 1990-х — начале 2000-х. Михаил — писатель, преподаватель. Мы будем говорить о том, что волнует сегодня представителей креативного класса, потому что это, как принято считать, выгодное поприще. Как вообще в этой индустрии сейчас с деньгами?
Михаил Умаров: Пожалуй, неплохо. Не хочу говорить «хорошо», потому что это сейчас прозвучит, мне кажется, странно на общем кризисном фоне, но и жаловаться на жизнь — тоже бога гневить. В принципе потребность в коммуникациях есть, она никуда не девается. Меняются формы, в которых бизнес запрашивает наши услуги, но потребность эта сохраняется и, может быть, даже растет.
Мне кажется, что растет. Такое впечатление, что сейчас весь мир просто одержим коммуникациями. Если говорить серьезно, то мы перешли в новую эпоху существования в соцсетях, и это особенно видно на наших детях и молодом поколении: они не книжки в библиотеке выбирают, они просматривают картинки в интернете и ставят лайки. И массово снимают видео сами, потому что сейчас звездами в соцсетях, особенно в молодости, хотят быть двое из трех, наверное.
Михаил Умаров: Да, по детям как раз можно провести водораздел. 18-летний сын — это уже скорее Facebook, Instagram, «ВКонтакте». 13-летняя дочь — это TikTok в большей степени. Сыну уже TikTok не очень интересен.
Еще или уже? Он, может быть, просто не застал эпоху восхождения TikTok?
Михаил Умаров: Он не застал, он как-то проскочил. Может быть, еще не застал, потому что TikTok стремительно «стареет» в хорошем смысле слова — появляется много западных кейсов, которые ориентированы на довольно взрослую аудиторию.
Может быть, младший ребенок мечтает стать блогером или разработчиком игр?
Михаил Умаров: Последняя мечта была стать моушн-дизайнером. Дочь как раз занимается в этом направлении. Она создает какие-то движущиеся анимированные объекты. Не знаю, вырастет ли это в блогерство или просто в направление дизайна, пока сложно сказать.
Если говорить о корпорациях, то изменился ли их взгляд на свой бренд, имидж, на то, как взаимодействовать с аудиторией, как вести себя в этой среде?
Михаил Умаров: Взгляд поменялся очень сильно. Мы это видим по запросам, по тендерам, которые к нам приходят. И слово «пиар» теперь вмещает в себя гораздо больше и каналов, и инструментов, чем это было и пять лет, и даже год назад. Под пиаром сейчас понимается вполне и работа с Telegram, и работа с тем же TikTok, и работа с лидерами мнений — все это сейчас территория пиара. И бизнес к этому абсолютно нормально адаптировался, кто-то с меньшей скоростью, кто-то с большей, но в целом это так.
А есть консервативные бренды, которые говорят, что не хотят присутствовать в тех или иных соцсетях?
Михаил Умаров: Есть, но причины разные. Например, причины регуляторного свойства. Так, фарма очень консервативна и очень медленно продвигается в соцсетях и в интернет-пространстве. То есть там это пока на уровне обсуждения публикаций в «Википедии» работа с отзывами. И то у многих фарм-компаний это большой стопор.
Понятно, что фарма делает это в силу регулятивных ограничений, там нельзя шутить такими вещами. А по идейным соображениям кто-то так поступает? Например, английский королевский двор, хоть и завел аккаунты в соцсетях, но до последнего времени относился к их ведению очень консервативно. Успехов они не имели. И вот недавно они сообщили, что меняют стратегию. Но ушли целые годы, и это тоже бренд. Есть ли в бизнесе бренды, которые говорят: «Мы не хотим этой славы, чтобы про нас снимали вирусные ролики, мы хотим, чтобы про нас писали в журналах, в солидных изданиях, а не блогеры»?
Михаил Умаров: Есть, я бы сказал, не по идейным, а скорее по вкусовым предпочтениям. Это компании, особенно где есть один или несколько крупных собственников, не международные, в них может превалировать взгляд владельца на то, что правильно и что неправильно. Мы сейчас перед эфиром говорили, что TikTok — это все-таки не наша аудитория, тематика и среда там пока для более молодого поколения. Хотя он может гораздо в большей степени влиять на современные тренды, на бизнес, чем любая релевантная для нас соцсеть.
Дело в том, что дети неизбежно втягивают родителей, потому что, когда они начиная с шести и до 15 лет проводят там так много времени, родители не могут пройти мимо, как бы они к этому ни относились.
Михаил Умаров: Ну, это тоже правда, неизбежно.
Это была ремарка про аудиторию. А вообще про соцсети — это чисто вкусовые вещи, рациональные или вообще — много ли таких? Или, наоборот, все охвачены желанием сорвать хайп в соцсетях?
Михаил Умаров: Есть вкусовщина, есть рациональный выбор, скажем, какие-то бизнесы подходят к этому вопросу максимально утилитарно. То есть кто-то гонится за новизной (есть такая категория клиентов, которая хочет все новое попробовать), кто-то подходит предельно утилитарно — делает исследования, смотрит, что его аудитория считывает, в каких каналах она водится, соответственно, там и проводятся коммуникации. Если эти исследования показывают, что нет этой аудитории во «ВКонтакте», Telegram, значит, и не надо туда идти. Надо размещаться в гламурных изданиях или идти на Business FM или еще куда-то. Клиентская аудитория в этом смысле совершенно разная. Есть и те, кто действует рационально, есть и те, кто принимает субъективные, эмоциональные и вкусовые решения.
Что касается моды. Есть такое, что в принципе к размещению в соцсетях сейчас относятся заведомо лучше, чем в любых других организационных каналах коммуникаций?
Михаил Умаров: Для всей индустрии, которую называют Dark Market — это и алкогольные напитки, и табачные изделия, и так далее, — интернет и соцсети более интересны, потому что в классических и традиционных медиа слишком много запретов, поэтому очевидно, что им туда зеленый свет. Это зависит, конечно, и от бизнесов, и от определенной внутренней структуры, потому что где-то бизнес нарезан так, что есть пиар, который отвечает по-прежнему за какие-то традиционные каналы, есть отдельный digital marketing, который под собой объединяет все новые каналы. Поэтому, если в этой компании превалирует одно из этих направлений и подразделений, это определяет стратегию продвижения компании как более сетевую или как более традиционную.
А на личном уровне? Мы пережили за последние 16 лет, с момента появления Facebook, фактически некую трансформацию окружающего нас мира. Вы лично как адаптировались к этому? Когда вы сами познакомились впервые с миром соцсетей? Наверняка это был Facebook?
Михаил Умаров: Это были «Одноклассники» и LiveJournal — 2006 год, тогда появилась эта тема, и я завел блог в LiveJournal (а как без этого) и аккаунт в «Одноклассниках». Тогда это были первые соцсети, Facebook-то появился позже.
Ну, в Америке он в 2004-м появился.
Михаил Умаров: Да, но у нас это долгое время была такая печальная, унылая, пустая платформа, о которой в принципе мы уже знали, но делать там было абсолютно нечего. В 2008 году, я помню, выстрелил «ВКонтакте». Он стал достаточно бурно расти, и, наверное, к году 2010-му подтянулся Facebook, он стал осмысленной площадкой, где люди реально стали общаться, и очень быстро произошел переток из ЖЖ, например, в Facebook.
Я к тому, что всему этому явлению всего 15 лет. И за это время социальные сети прошли несколько периодов трансформации, начиная от ЖЖ — длинных, умных текстов, где умные люди читали друг друга, до TikTok сегодня, где практически малыши снимают все, что они могут снять, в надежде стать миллионером. Кстати, в ЖЖ такой мотивации ни у кого ведь не было на первом этапе.
Михаил Умаров: Я не думаю, что и в TikTok у всех такая мотивация.
У детей точно. Это некая идея, с которой они знакомятся с юных лет. Можно стать блогером и зарабатывать много денег. Instagram породил это.
Михаил Умаров: Мне кажется, что TikTok не меняет главного у подростков. Точно так же, как это было и десять, и 15, и 30 лет назад, у них есть потребность в признании. В этом смысле TikTok очень быстро и эффективно позволяет ее реализовать. В чем отличие этой сети от предыдущих? Короткие видео. Ну что такого? И Instagram, и YouTube давно уже такую возможность предоставляют, но почему TikTok так взлетел?
Наверное, потому что музыка в самом начале.
Михаил Умаров: И на YouTube была музыка. YouTube всегда был музыкальной площадкой. Почему YouTube не стал настолько востребованным, а TikTok сейчас определяет музыкальные тренды, как все пишут? Там сейчас формируется такой глобальный музыкальный хит-парад.
Да, что популярно в TikTok, то популярно в жизни.
Михаил Умаров: Дело в более продвинутых алгоритмах. На YouTube и в Instagram очень большое значение имеет аудитория одного отдельно взятого канала. Поэтому люди, которые там являются звездами, долгое время растили свою аудиторию и свои каналы, делая контент и так далее. А в TikTok ты можешь стать звездой в одночасье, просто за счет того, что ты сделал удачный контент, который «зашел» широкой аудитории. Не важно, что у тебя там всего 50 друзей. Алгоритм понял, что это зашло 50 людям, и показал 500, дальше 5 тысячам и дальше уже по возрастающей. Он просто так работает. Еще одно отличие в том, что в TikTok видео не просто короткое, оно максимально короткое. Сами блогеры говорят, что у пользователей три секунды на принятие решения: смотреть дальше или не смотреть. Поэтому они и говорят, что нужно сразу «мясо» давать в эфире, если ты с этого не начал, то все, переключился человек на какой-то другой сюжет или пост. В принципе в среднем видео пять-семь секунд.
Многие между тем недоумевают, почему именно этот ролик вдруг определяет тренды, собирает огромное количество просмотров, и этот аккаунт вдруг набирает огромное количество подписчиков, притом что ценность того, что делают в кадре, мягко говоря, неочевидна.
Михаил Умаров: Да, это знает только алгоритм, нам это непонятно.
А при этом алгоритм ничего не знает. Он, так сказать, может множить ошибку сам по себе.
Михаил Умаров: Можно спорить, знает или не знает. У Юваля Ноя Харари была очень хорошая, интересная статистика: десяти лайков достаточно, чтобы алгоритм соцсетей знал про нас столько же, сколько знает наше ближайшее окружение, и 300 лайков — чтобы алгоритм узнал про нас больше, чем знает жена или муж. То есть как это назвать — знанием алгоритма, или ошибкой, или последовательностью нулей и единиц? Не знаю.
Да. Алгоритм запущен, и нет никакого разумного звена, которое могло бы его остановить.
Михаил Умаров: По сути, да. И в этом смысле мы сами с большой готовностью отдаем огромное количество информации о себе, хотя бы с точки зрения тех же самых лайков.
В нашем детстве мы брали книги в библиотеке, жили совершенно в другом ритме обмена информацией, более того, существовал правильный или неправильный, но человеческий разум, который определял иерархию ценностей. Можно сказать, что она была навязана, с другой стороны, можно сказать, что она была. Вас как человека, у которого детство прошло в другой информационной системе, ничто не пугает в этой новой реальности?
Михаил Умаров: Меня очень многие вещи пугают, но это не имеет абсолютно никакого значения, потому что нам с вами очень многие вещи могут не нравиться. Мы можем считать трешем контент, который люди смотрят, но через десять лет эти люди, которые сейчас смотрят этот контент, займут наше место. Они войдут в экономику, станут сотрудниками разных компаний, журналистами, ведущими, главными редакторами, и в принципе у них сложится какая-то своя новая система ценностей, видимо. Я надеюсь, что-то от нас они все-таки возьмут. Но то, что на это соцсети повлияют очень сильно, это очевидно.
Но что все-таки лично вас пугает?
Михаил Умаров: Наша уязвимость с точки зрения утечки данных. Мы совершенно не можем это контролировать. И обратная сторона этого процесса — то, о чем мы с вами говорили про навязывание разных смыслов и каких-то коммерческих предложений, продуктов и, в общем, идеологических смыслов, может быть, тоже. То есть мы в этом смысле абсолютно открыты и беззащитны.
Неспроста, мне кажется, возникло в эту эпоху новое слово «хайп», аналога которому не было, потому что не было и такого явления. Популярность в былые годы все равно достигалась путем движения по какой-то иерархической лестнице. Даже The Beatles, чтобы стать королями всего мира, должны были начинать с каких-то баров в Германии.
Михаил Умаров: А потом они выстрелили — и попали на волну хайпа.
Тем не менее эта лестница признаний была лестницей. Современный хайп — это то, что у тебя происходит за одну ночь. Когда ты можешь вдруг проснуться знаменитым, даже непонятно по какой причине. Не надо быть ни Достоевским, ни Ньютоном, надо почему-то создать «вирус». Как вы относитесь к этому понятию? Вы думаете, оно равно тому, что было раньше, хотя бы в предыдущей эпохе? Или оно действительно совершенно уникальное, новое, плохое и хорошее. Потому что это слово отчасти с негативной коннотацией. Слово «хайп», как мне кажется, — это знаменитость без присутствия ценностей (ценности могут быть, могут не быть, могут быть отрицательные ценности), но ценностью становится только известность, распространение, количество просмотров и лайков. Я бы так сказал.
Михаил Умаров: Природа людей в этом смысле, мне кажется, не меняется, меняется средство доставки информации и механизмы создания хайпа. В этом смысл, да, сейчас поле шире, и действительно за счет соцсетей можно не просто в одну ночь, а даже в несколько минут [взлететь], в этом смысле, да, возможностей для создания хайпа стало гораздо больше. Причины появления, наверное, остались теми же.
Приведу пример, что я видел недавно на улицах Москвы. Мы были всей семьей в хорошем ресторане с большими прозрачными окнами на первом этаже. Ресторан закрывался, и около окон появился, очевидно, видеоблогер со штативом. И вот он начинает свой рассказ для своей будущей аудитории, как мы понимаем, и я это наблюдаю. Он показывает (благо здесь большое окно) столы этого ресторана, и я слышу: «Ну посмотрите, ну как здесь лежит посуда». И дальше начинается такое псевдоревизорро. Это же так легко — надо просто подойти к окну, навести камеру и быть максимально агрессивным. И я представляю: да, тут будет хайп, и я в ужасе от этого. Причем я человек медийной профессии, старой школы, который привык, что за все, что ты говоришь какой-то широкой аудитории, нужно нести ответственность, нужно быть осторожным, нужно быть корректным, но это не входит в ценности хайпа, как раз наоборот.
Михаил Умаров: А с другой стороны, желтая пресса придумана не вчера, и точно так же она хайпила на самых разных, в том числе негативных, новостях или слухах и тридцать, и пятьдесят лет назад.
Она хотя бы должна была добыть слухи. А вот здесь и этого не нужно. Нужно найти просто хорошую точку для съемки, с которой можно изобразить все, что угодно.
Михаил Умаров: А вышел тот сюжет про ресторан?
Не знаю, не искал его, но я так представляю, что этот жанр как минимум привлекательный. Думаю, что так делать остроумно, но нечестно. Понятие «честно» вообще сюда не входит, потому что хайп мгновенен, и никто потом не разберется.
Михаил Умаров: Я пытаюсь мыслить, не исходя из категории нас с вами как все-таки людей достаточно консервативных и другого же поколения, а из неких реалий жизни. Мне кажется, что желтые СМИ были и пятьдесят лет назад, и точно так же высасывали из пальца все, что угодно.
Они хотя бы гонялись на мотоциклах за принцессой Дианой с риском для жизни, я говорю о папарацци. Они все-таки снимали, и они писали.
Михаил Умаров: А про маленьких зеленых человечков или прочую какую-то невидаль — это же тоже было. Сейчас просто этих медиа больше. К слову, у вашего блогера из ресторана очень тяжелая работа, потому что ему надо пробиться, конкуренция выросла. Если раньше желтые медиа можно было пересчитать, то сейчас видеоблогеров, в том числе и ресторанных, несчитанное количество. И продраться через этот информационный шум крайне тяжело. Но и хайп, мне кажется, может иметь не только негативную коннотацию. Пример с тем же TikTok. В октябре был забавный кейс из США. Разнорабочий из Айдахо должен был ехать на свой склад в очередной рабочий день, но у него по дороге сломался старенький грузовичок. И он взял бутылку с клюквенным соком, взял свою старенькую доску, лонгборд, и на ней докатил до работы, снимая с себя в TikTok. Наложил на это песню Dreams группы Fleetwood Mac, и через час после загрузки ролик посмотрели 40 млн человек.
Тут есть skills, как говорится. Есть идея, это прекрасный номер.
Михаил Умаров: Все стали ему подражать, записывать такие же треки, Fleetwood Mac попал в хит-парад — спустя 40 лет. Наше поколение любит Fleetwood Mac. Это приятная, хорошая история. Смели в американских магазинах этот клюквенный сок. Тоже хайп. Но не обязательно он может быть, мне кажется, негативным.
Нет, конечно. Не всегда он негативный, этого тоже очень много, и мы на это все время нарываемся. Хорошо, когда мы нарываемся, у нас есть некое уже сложившееся представление — шкала ценностей. А вот новая ситуация: дети живут в этом, у них этой шкалы еще нет, они легковерны и не способны критически мыслить. У вас дети не попадали под какое-то влияние?
Михаил Умаров: Вот я бы поспорил на счет того, что дети не способны критически мыслить. У меня с дочкой происходят очень серьезные идеологические споры на тему феминизма.
Кто за что?
Михаил Умаров: Мы оба, наверное, на одной стороне, но всегда есть оттенки мнений. Бьемся с ней довольно сильно. Она более, конечно, крайний спектр исповедует. И, в общем, она меня так иногда кладет на лопатки какими-то неожиданными своими тезисами, поэтому я не могу отказать этому поколению в критическом мышлении и логическом.
Вы говорите, наверное, о старшей дочери.
Михаил Умаров: Нет, это вот такая 13-летняя.
Недавно президент сказал, что социальные сети — это бизнес, который нацелен на извлечение прибыли любой ценой. И что соцсети фактически могут навязывать своим пользователям, что им смотреть и что слушать. Это так, на ваш взгляд?
Михаил Умаров: Это очень мощное современное медиа. В этом смысле, когда во время перестройки журнал «Огонек» выходил тиражом 10-20 млн копий, он, в общем-то, тоже навязывал в каком-то смысле новую парадигму. Вспомним газету «Искра», которая выходила миллионным тиражом у большевиков, она тоже навязывала определенную идеологию, и с этим трудно поспорить. В этом смысле роль медиа не поменялась.
Да и наше радио навязывает свою повестку. Каждое СМИ делает это открыто. Но человек, потребляя то или иное СМИ, знает, что здесь есть авторство, он покупает именно это. В социальных сетях у людей есть ощущение, что все выбрали они сами.
Михаил Умаров: И так, и, наверное, нет. Потому что вы же читаете не абстрактную социальную сеть, вы смотрите и подписываетесь на конкретных людей, которые вам нравятся или не нравятся, импонируют или нет, доверяете или не доверяете. Я, например, читаю людей, которых я лично знаю. И в этом смысле социальная сеть помогает быстро и в удобной форме получить их мнения, какие-то комментарии, оценки и так далее.
Еще одно изменение в мире, которое тоже стало очень заметным именно в последние годы, как мне кажется, тоже связано с эпохой социальных сетей. Бизнес, бренды даже против своей воли оказались вовлечены в этот дискурс. То есть, если сегодня обсуждается на каждом углу тема вины белой расы перед другими расами за то, что они творили, то любые шероховатости, которые вдруг не укладываются в сложившийся сейчас стереотип, через соцсети мгновенно возвращаются и прямо влияют на их бизнес, на их корпоративное поведение, на судьбы топ-менеджеров и так далее. Или бодипозитив, надо было вовремя в него вписаться, надо было вовремя об этом заявить, Victoria's Secret не заявила об этом? И эта столь любимая женщинами еще пять лет назад компания почти умирает.
Михаил Умаров: Это очень интересный вопрос. Очень много запросов от наших клиентов приходит на кризисные коммуникации. Компании сталкиваются с каким-то кризисом. Если десять лет назад кризисы были все-таки про заводы, пароходы, споры хозяйствующих субъектов, суды и так далее, сейчас большая часть как раз про это: бодипозитив, расовый, национальный или религиозный вопрос, феминизм. В этом смысле все очень сильно поменялось. Вопрос в том уже, как компании учатся на это все реагировать. Кто-то, например Nike, пошел по пути делать манекены плюс-сайз (речь как раз про тот самый бодипозитив) и спортивную одежду для таких людей.
А чего может стоить не вполне откалиброванная фраза, брошенная кем-то из лиц компании (будь то топ-менеджеры или медийные личности, которые являются амбассадорами бренда), — это тоже немножко страшно.
Михаил Умаров: Это правда. Такие фразы зачастую стоят карьеры и могут привести к падению акций. Мы это можем наблюдать, примеров достаточно много. Так, Dolce & Gabbana некоторое время назад вышла на китайский рынок с серией роликов, где молодые китаянки ели палочками пасту, пиццу и какой-то ироничный голос за кадром давал ироничные советы. Китайцам это не понравилось, они забросали рекламу в местных социальных сетях критическими комментариями. И компании пришлось, помимо извинений, отказываться от участия в модных шоу, показах, то есть терпеть довольно большие убытки. А виновата фраза в ролике, которая вышла за рамки этого дискурса или, скажем так, ступила на токсичное поле.
Да, токсичных полей все больше и больше. Еще несколько лет назад на одной из международных встреч с участием разных людей я слышал от одного из американцев, что все у них начали удаляться из Facebook, потому что это может очень дорого обойтись. То есть идет некая противоположная волна. Люди столкнулись с тем, что все сказанное и написанное может в любой момент обернуться против них, причем спустя многие годы, потому что интернет помнит все. И не знаю, насколько это точно так, но люди, которые выходят на какие-то серьезные позиции, замолкают в соцсетях. Какая у вас личная стратегия в этом плане? И что вы видите в наших реалиях?
Михаил Умаров: Я замолкать не могу, потому что меня читают мои клиенты, и в этом смысле для меня Facebook и другие соцсети просто медийный канал. Моя стратегия в том, чтобы думать каждый раз про каждый свой пост, смотреть на него чужими глазами, пытаться понять, насколько он может быть для меня токсичен с точки зрения работы с клиентами. Я вижу, что для многих клиентов то, про что вы говорите, действительно так. Если раньше это увлечение было повальным и очень популярным, востребованным, то сейчас очень многие топ-менеджеры не рвутся никуда к барьеру, что-то комментировать и так далее. Мы помним кейс, произошедший в одном из магазинов «Магнит» в Кронштадте с бабушкой-блокадницей. Она прошла с двумя пачками масла, не заплатив. И сотрудники взяли ее под белы руки, вызвали полицию, увезли в отделение. В отделении она скончалась. После этого на компанию обрушился шквал критики, и владелец сети Сергей Галицкий тогда очень неудачно парировал этот общественный резонанс, что в итоге привело к серьезным репутационным последствиям для компании. Магазин был закрыт, и в том числе у вас, я помню, обозреватели вашего радио очень много их трепали. Галицкий просто не подумал о том, как отзовется его слово. Или Михаил Слободин в «Билайне», который создал очень яркий, раскрученный, очень консьюмерский блок. Потом против него возникли какие-то обвинения, он вынужден был уехать из страны. И компания оказалась уязвима. Настолько был раскручен руководитель как публичная персона, что его репутационные риски перешли на компанию тоже. Таких примеров на самом деле очень много.
Сейчас это все опускается вниз, потому что это в том числе и с Запада идет. Так, при приеме на работу HR-специалисты стали очень внимательно изучать социальные сети. А представление о прекрасном меняется, и сегодня у эйчаров одно в голове, а завтра — другое, и не дано предугадать. Вы, например, когда кого-то берете на работу, смотрите его Facebook?
Михаил Умаров: Смотрю.
И как? С каким успехом и под каким углом?
Михаил Умаров: Однажды взял сотрудника, но перед этим я смотрел его соцсети, видел, что человек скандальный и с прошлым своим работодателем расстался не очень хорошо. И внутренний голос мне говорил: «Подумай, то же самое может случиться и с тобой». Оно, в общем, и случилось. Поэтому это был такой скорее негативный опыт, и я сделал для себя вывод, что надо слушать свой внутренний голос и смотреть соцсети.
А когда вы видите, что человека нет в соцсетях или он есть, но в роли зрителя, это лучше или хуже?
Михаил Умаров: В нашей профессии, мне кажется, это некая патология, потому что это все-таки информационная среда, и пиарщик, как мне кажется, должен присутствовать в каких-то основных популярных соцсетях. Для меня это было бы странно. Пиар-директор, который занимает настолько пассивную позицию в соцсетях, — для меня это странно. Он же не разведчиком работает. Он представляет свою компанию, он должен занимать какую-то позицию, парировать какие-то выпады. Он не должен быть шоуменом или какой-то звездой шоу-бизнеса, но высказываться, доносить, объяснять политику своей компании, стратегию вполне в его силах.
Давайте закончим футуристическим прогнозом. Что, на ваш взгляд, за пять-десять лет социальные сети сделают с нашей профессией, с нашей работой, с нашей жизнью (жизнью нашего поколения)?
Михаил Умаров: Я думаю, что еще больше вырастет роль алгоритмов искусственного интеллекта, в принципе для нас и так уже это объективная реальность, но она усилится еще больше. Я думаю, что общение с самыми разным алгоритмами, помощниками типа «Алисы» будет ежедневным — и с голосовыми, и с текстовыми, и с видео, с какими угодно. Причем эти алгоритмы будут везде и в наших контактах с бизнесом, то есть мы не будем общаться в этом смысле с живыми людьми. Мы будем звонить в какую-то компанию или писать в эту компанию, а нам будет отвечать, скорее всего, алгоритм. Думаю, что это будет просто повсеместно, потому что за пять лет алгоритмы научатся очень многому.
А из-за того что интересами, взглядами, информационным кругом, который человек создает вокруг себя, будут управлять алгоритмы, на ваш взгляд, люди станут умнее или глупее? Их личные способности от этого будут нарастать или сокращаться?
Михаил Умаров: Я надеюсь, что все-таки технологии, которые появляются, позволяют расширить наши личные возможности и люди будут использовать это себе во благо. Я верю в людей и думаю, что все будет хорошо.

Рекомендуем:

Фотоистории

Рекомендуем:

Фотоистории
BFM.ru на вашем мобильном
Посмотреть инструкцию